Клиент постоянно переживает экзистенциальную дилемму, будучи разрываем между болезненным комфортом своей существующей целостности и своей потребностью меняться. В целом, творческий процесс затруднён, когда клиент и терапевт неосознанно идентифицируются с отдельными частями личности клиента: терапевт умоляет об изменении, а клиент бьётся за свою «целостность». В этом тайном сговоре «революционное» в клиенте проецируется на терапевта, а клиенту тогда удобно «биться» со своей собственной проекцией.
Чтобы кому-то помочь, его надо любить в очень простом, основополагающем смысле.
Вы должны любить человека перед вами, а не цель, которую вы перед ним поставили. Если же вы любите будущие образы другого, то вы отключаете себя от человека, сидящего перед вами.
Клиента надо провести через последовательную серию переживаний, прежде чем он станет способен ухватить новое представление о себе и начать менять своё поведение в этом направлении. Вы можете приказать клиенту что-то сделать, и он может даже согласиться сотрудничать, но, если нет процесса построения готовности, не произойдёт ничего значительного — кроме разве что того, что вы начнёте спорить, заскучаете или почувствуете, что вы как-то не очень общаетесь друг с другом.
Большая часть терапии состоит из поддержания огня, подпитывания определённой темы, построения поддержки там, где она нужна — в вербализации или в действии. Это похоже на грунтовку холстов и мытьё кистей.
Другая часть процесса в психотерапии заключается в том, чтобы оставаться открытым к мириадам возможностей, доступных человеку или группе. Каждая новая гипотеза, изменение или эксперимент должны рассматриваться как исследование, как возможность, которая если «вспыхнет» для человека, то пойдёт дальше и дальше, в глубочайшие слои личности. На самом деле, нет функциональной или структурной разницы между замороженностью характера и сопротивлением. Сопротивление — это то, как переживает ситуацию терапевт. Клиент — это просто человек, такой, как он о себе думает; его переживание — в том, чтобы позаботиться о себе.
Революционная перековка
Красота гештальт-терапии заключается в том, что она позволяет мне быть правдивым с тем, что сейчас происходит с клиентом, и в тоже время, позволяет мне переводить свои догадки в экспериментальные действия. В лучшем случае, эти эксперименты дают возможность прорваться через существующие паттерны характера, а в худшем — они проваливаются или выходят боком.
В нормальном состоянии терапевт способен бросаться в эксперимент без длительной подготовки. Это происходит, когда он чувствует «слабину» в личной системе, в которую можно проникнуть напрямую. Тем не менее, у него должно быть хорошее чувство клиента (и чувство с клиентом) или группы, чтобы опережать события и предлагать их сделать или подумать о чём-то принципиально новом. У него должен быть хороший вкус, или он может называть это ощущением эстетической приемлемости в конкретной системе, в которой он находится. Жёсткий, неудобный или нечуткий вопрос может оказаться не просто безвкусицей, но воспринят как дразнение, наезд или оскорбление; тогда терапевту придётся иметь дело с конфликтом, который он сам создал и которого можно было избежать.
Нужно быть свободным от привязанности к точке зрения клиента или к производимому им материалу, чтобы осветилось осознавание.
Чтобы создавать новые метафоры, нужно ещё и быть свободным от привязанности к собственным потребностям: потребности, которая ограничивают интеллектуальный простор, потребности в успехе, в одобрении или в сексуальном удовлетворении. Чтобы изобретать новые контексты для другого человека, я должен научиться слушать его без хотения, касаться без желания, любить без давления, глазеть без педантизма. Это внутренняя свобода, которая усиливает создание ещё неисследованных экспериментальных каналов для моего клиента, для меня и для нас обоих во время нашей встречи.
Короче говоря, процесс гештальт-терапии — это не только постоянное изобретение новых моделей видения себя. Это также постоянное поведенческое тестирование этих инновационных моделей в безопасности творчески свободной обстановки.
Но их нужно подкреплять и доводить до ума экспериментами. Эксперимент не только предлагает человеку усилить поляризованное поведение; важнее то, что он способствует творческой интеграции его полярностей и большей целостности переживания и выражения.
Я наминаю фантазировать на тему оргиастических чувств, которые она, должно быть, получает, когда поёт, солируя с большим хором и с симфоническим оркестром. После предварительных расспросов она вызывается спеть для меня, и несколько сессий мы работаем с её телесным осознаваиием во время пения. В этом процессе она обнаруживает невероятно интенсивные чувства у себя в животе и во влагалище во время пения. Затем я предлагаю, чтобы, пока она мне поёт, она закрыла глаза и представила половой акт с мужем. Она чувствует смущение, так что я предлагаю отвернуться. От этого эксперимент становится для нее более комфортным, и она продолжает. В конце сессии она сообщает мне: «Я почти кончила, когда пела и думала о Джоне». Несколько месяцев спустя Джон и Кэтрин Миллер пришли на сессию с бутылкой вина, чтобы отпраздновать первое оргазмическое переживание Кэтрин во время полового акта.
В другом примере интеграции клиент — это священник. Он не хочет, чтобы к нему обращались «отец», потому что, как он говорит, «Я от этого чувствую себя импотентом. Я чувствую, будто у меня нет яиц». И вот я прошу его благословить каждого в группе правой рукой, держа при этом левую в паху. Но мере того, как он овладевает своей силой, его благословения становятся всё более и более вдохновенными и красивыми; с каждым следующим человеком благословение становится более чувствительным, давая признание потребностям другого человека. Священник оживляется; лицо становится ярче. Благословения подобны духовным взрывам, и, когда он подходит к последнему участнику, я замечаю, что несколько человек рыдают.
То, что казалось пошлым и вульгарным предложением, превратилось в глубоко познавательное переживание для этого милого человека. Когда он завершил эксперимент, группа долго молчала. Он огляделся, тепло смотря в наши лица: «Думаю, я не буду против, если время от времени вы будете называть меня «отцом»».
Это моё внутреннее сопротивление, которое я переживаю как нежелание менять свой способ что-то делать, своё обычное поведение. Мне удобно с собой постоянным. Мне удобно и в моём потоке, но это изменение должно двигаться со скоростью, которая для меня безопасна и достаточно плавна, изменение, которое усиливает переживаемого меня.
Сопротивление — это термин, который подразумевает внутреннее наблюдение моего состояния неохоты. Хотя меня можно наблюдать как сопротивляющегося какому-то поведению, идее или отношению, моё собственное переживание — то, что я действую ради сохранения, поддержания и усиления своей самости, своей целостности. И то что вам, на вашей наблюдающей поверхности, кажется случайным нежеланием меняться, для меня может оказаться внутренним кризисом, битвой за жизнь. Это феноменологическое определение сопротивления, определение, которое подчёркивает валидность моего внутреннего переживания, моей внутренней жизни.
Творческий терапевт, как я его понимаю, это любовник природы. Он устраивает себе пиршество везде — как чувствительный романист, он пробует и смакует хриплый голос другого человека, его структурированный язык, его кудрявые немытые волосы, его манеру наклоняться вперёд от возбуждения.
Он должен всматриваться в клиента, а не пялиться на него, разбирая на части. Он может с детским изумлением глазеть на стул, на котором сидит, на картины на стене; он может дотянуться до толстого зелёного ковра на полу и погладить его. У всего есть эстетическая ценность. Ценные свойства есть даже у «уродливых» вещей.
Взгляд натуралиста даёт свободу вбирать в себя переживание другого человека, не оценивая и не судя его. В этом контексте терапевт переживает «симптомы», о которых рассказывает клиент, как способы его заботы о себе в его мире.
Нужно иметь терпение. Творческий терапевт может ценить процесс непрерывного переживания, «не толкая реку». Он может обращаться к маленьким и кажущимся незначительными фрагментам своего переживания. Из них проявляются новые конструкты и особое видение его мира.
из книги Джозефа Зинкера «Творческий процесс»
Джозеф ЗИНКЕР — доктор психологии, гештальт терапевт, а также: художник, писатель, поэт. Обучался у Ф.Перлза, Л.Перлз, П.Гудмана, И.Фрома в Кливлендском Гештальт Институте (США), где он в последствии возглавил один из факультетов. Автор монографии: «Творческие процессы в Гештальт терапии» и «В поисках хорошей формы: гештальт-терапия с супружескими парами и семьями». Сотрудник центра семейных систем Гештальт Института в Кливленде.
ДЖОЗЕФ ЗИНКЕР: КРАСОТА ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ДИЛЕММА КЛИЕНТА