Зависимость. Понятие расщепления. Феноменология.

Зависимые люди обладают некоторыми особенностями, общими для всех них. Самая яркая особенность — невозможности испытывать любовь, и злость к одному человеку, значимому партнеру. Эти чувства могут переживаться и проявляться только отделенными одно от другого, в тот момент, когда я недоволен партнером, я как будто «забываю», что люблю его, и наоборот.

В зависимых отношениях оказываются расщепленные партнеры, ярко выраженный эмоциональный «полюс» одного провоцирует выраженный «полюс» другого. Они могут комплементарно дополнять друг друга (например, одному доступна агрессия, а другому — уступчивость), и это наиболее стабильные пары, или конкурировать своими одинаковыми «полюсами» (оба уступчивые или оба агрессивные), что делает отношения более конфликтными (в первом случае пассивно-агрессивными, во втором — открыто агрессивными в отношении друг друга) и менее стабильными.

При этом каждый из партнеров «смутно чувствует», что ему чего-то недостает, чего-то, что есть либо у партнера, либо должно быть где-то во внешнем мире.

Люди, хронически оказывающиеся в зависимых отношениях, так или иначе ощущают свою дефицитарность, не побоюсь этого слова. Зависимость — это парная «игра», в нее вступают только те, кому нужна именно такая форма совместности. Ее главный недостаток — боль и страдания, постоянная тревога, отсутствие перспективы что-то изменить, если внутри таких отношений что-то «разладилось».

В партнере зависимый человек обнаруживает часть себя, функцию, которая у него самого в дефиците. Таким образом, по отдельности каждый из них дефицитарен, но вместе они — живой целостный организм.

Зависимость — это молчаливый уговор: ты делаешь за меня одно, например, проявляешь агрессию, а я за тебя другое — поддерживаю связь с миром через теплую привязанность. Пока каждый выполняет свою часть уговора, никакое разделение никому не грозит, тревога остается под контролем и не мешает психической и социальной жизни каждого. Партнеры «развернуты» друг к другу своими «хорошими» полюсами, их отношения прочные.

Это состояние в гештальтподходе называется слиянием, психоаналитики говорят о недостаточной психической дифференцированности каждого партнера. Причем первична именно она, в зависимых отношениях как раз и оказываются люди, которым их собственная автономность тягостна. Постепенно уровни психической дифференциации партнеров как будто «подстраивается один под другого», изначальная разница становится все менее заметной — слияние же!

По отношению к «внешнему миру» каждый из партнеров «остается сохранным». Бывает, что степень их успешности и продуктивности может увеличиться. У каждого из партнеров дезактуализируется проблема поддержания внутренней базовой безопасности, что позволяет «заняться другими делами».

У зависимого человека «внутренняя безопасность» связана с установлением «хороших» и «вечных» отношений с кем-то, спроецирована способность заботиться о самом зависимом, поскольку себя зависимый переживает слабым и беспомощным. А вот представления о «заботе» различаются от ежедневного биться (значит, любит!) до ежедневного кофе в постель).

Тревога и неудовольствие, вынужденные действия возникают, если один из партнеров начинает «играть не по правилам», хочет каких-то изменений, или если сама жизнь требует новых навыков взаимодействия, ставит новые задачи.

В таком случае «инициатор изменений» становится «плохим» и его необходимо «вернуть на прежнее место». Второй партнер предпринимает открыто или пассивно агрессивные действия (обвинения, обида, злость или запугивания) для восстановления статус-кво.

Оба партнера отличаются высокой тревожностью и низкой переносимостью напряжения и фрустрации. Для «жертвы» фрустрация — это отвержение и игнорирование ее партнером в контакте, для «тирана» — попытки ему противоречить. Но есть и общая для них фрустрация: угроза разрыва зависимых отношений.

Соответственно и ведут они себя противоположно и комплементарно. «Жертва» подавляет свои проявления, боясь вызвать неудовольствие «тирана». Не секрет, что основные паттерны нашего поведения формируются в детстве на основании тех моделей отношений, которые нам «показывают» родители.

Жизненный опыт «жертвы» говорит о том, что только блокируя свою агрессию и подчиняясь чужим требованиям можно надежно сохранить значимую связь. «Тиран» напротив активно проявляет свои требования, подавляя сочувствие и вину. В его жизни получить желаемое возможно только жестко настаивая на своем.

Однако, говорить, что у «жертвы» все в порядке с теплыми чувствами, а у «тирана» с агрессией было бы преувеличением.

Каждый из них неспособен регулировать себя самостоятельно, основываясь на своих потребностях и состояниях: «жертва» не имеет выбора помогать кому-то, например, или не помогать (если она не помогает, то чувствует такую вину, что это ей получается «себе дороже»), терпеть или не терпеть насилие, а «тиран» не имеет выбора в том, чтобы нападать или не нападать — ему «некуда деть» постоянное внутреннее напряжение, кроме как в непосредственное отреагирование.

«Тиран» делает с другими то, что когда-то делали с ним. Чем сильнее было подавление и унижение в жизни «тирана» ранее, тем агрессивнее он будет со своим зависимым партнером. Это защитное поведение называется «идентификация с агрессором».

«Жертва» воспроизводит ситуацию прошлого напрямую: остается в своей «роли» и терпит так, как терпела всегда.

Очень часто личностное расщепление проявляет себя так, что в одних отношениях человек ведет себя как «тиран», а в других как «жертва». «Смена ролей» — признак большей «личностной зрелости». Пусть и в расщепленном варианте, но человеку доступно большее разнообразие переживаний, а значит и способов реагирования на мир. Это делает его более адаптированным и устойчивым к тревоге. Треугольник «жертва» — «тиран» — «спасатель» хорошо известен.

Про «жертву» написано много, и практического, и теоретического: заблокированная агрессия, «власть беспомощности», социальная выгода, разрушенное самоуважение, страх одиночества, вина, стыд, обида — основные «признаки жертвы», скажу несколько слов о «тиране».

И в жизни, и в терапии мы можем «встретить» откровенного «тирана»: агрессивного и какого-то бессовестного, говоря человеческим языком. И все же, гораздо чаще, в терапии оказывается совсем другой «тип тирана», про которого «с виду и не скажешь», тем более, что сам себя он «позиционирует» как «жертву непонимания» или «непослушания» своего партнера.

То, что привлекает в нем внимание, так это отличные навыки манипулирования людьми, позволяющие организовывать себе помощь и защиту в жизни. На приеме от «обычной жертвы» его отличает то, что его жалобы звучат скорее требовательно и настойчиво, чем жалобно и уныло, он не заискивает перед терапевтом и не старается сразу его «завоевать». Он пришел за «восстановлением законных прав».

Вспомним о проекции способности к заботе: на кого эта способность проецируется — тот и «хороший», то есть пригодный для манипулирования с целью эту заботу «из него добыть», с ним и агрессию проявлять не стоит. Все же знают, что «хорошие люди не злятся». А на кого такая проекция «не ложится», те «плохие» и нечего с ними церемониться.

Если говорить о происхождении таких личностных особенностей, то можно сказать, что в случае, когда «тиран» «тиранит» открыто, речь идет о человеке, воспитанном в атмосфере открытой агрессии и насилия, и сформировавшиеся у него способы обращения с собой и другими были прямым ответом на такое обращение.

Во втором случае («тиран» — манипулятор) человек вырос в атмосфере постоянного унижения и ограничений свободной инициативы, однако открытая агрессия и вообще любой протест ребенка всегда жестоко подавлялась.

Его собственная агрессия к «главному фрустратору» в семье вынуждена была подавляться из-за неравности их сил. Ее оказалось возможным отреагировать только на третьих лиц, которые с одной стороны, были менее способны к открытой конфронтации, а с другой стороны, не были связаны с обеспечением физического и психологического выживания «тирана», что делало их безопасными объектами для агрессии, поскольку они были «бесполезны» в плане использования.

В первом случае «тиран» привязан к «жертве» как к объекту, на который можно «слить» свое напряжение. Ее функция в этом и в обеспечении обычных бытовых нужд «тирана». Объектные связи такого человека прерваны в детстве жестоко и резко.

Во втором случае «тиран» постоянно ищет привязанности, однако он не способен к установлению полноценных межличностных отношений, поскольку другой для него важен как источник восполнения собственного «внутреннего дефицита», а не как индивидуальность.

Поскольку каждый из них ищет утешения и разрядки для себя, переживая весь мир как должный ему за «понесенные ранее потери», оба типа ограничены в своей способности к эмпатии, то есть нечувствительны к состояниям и потребностям других людей.

Жертва сохраняет надежду на «спасение», то есть на идеального нового «родителя», который своим присутствием избавит его от всех тягот жизни и необходимости самому себя защищать. При этом оба они находятся в слиянии в том смысле, что они уверены, что «точка отсчета» правильного и неправильного, хорошего и плохого в жизни именно они.

Все другие люди похожи на них, разделяют их ценности и убеждения, согласны предоставить «особые условия» в отношениях, сосредоточить свои усилия на заботе и внимании к зависимому, ничего не требуя взамен и все прощая. ( Как идеальная мать ).

В этом мире идет бесконечный «перебор объектов», пригодных на эту «роль». Каждый новый принимается с надеждой и соблазняется нежностью и слабостью, а затем, будучи не в состоянии обеспечить такого объема удовлетворения, изгоняется с жестокостью и бесповоротностью, оставляя «тирана» в разочаровании, из которого потом снова рождается надежда.

Кстати, эта надежда рождается из нежелания смириться со взрослой действительностью, в которой каждый отвечает за себя сам, безусловная любовь давно оставлена в прошлом и «чудесного спасения» в лице идеального родителя просто не существует.
Татьяна Сидорова

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.