|
От автора: В эту ловушку попадают как начинающие психологи, так и опытные специалисты. Как не стать жертвой профессиональной гордыни и остаться живым человеком, а не просто психологом Все мы, психологи и психотерапевты, в той или иной степени – «раненные целители», по меткому выражению К.Юнга: мы способны помогать другим в той степени, в какой проходим через столкновение с собственными страданиями, со своими внутренними конфликтами, со своей амбивалентностью. Именно поэтому личная терапия для психотерапевта очень важна и значима: не потому что психолог должен «полностью исцелиться сам», прежде чем помогать другим, но потому, что именно опыт прохождения этого пути, опыт встречи с темными сторонами своей психики и взаимодействия со своими «больными местами» делает нас эффективными, тонко настроенными инструментами. Тем не менее, в общественном представлении укрепляется мнение о том, что психолог не должен иметь собственных «проблем», а если они есть – он должен все их полностью решить и научиться жить в чем-то наподобие дзена или нирваны – без эмоций, без «трудных дней», без волнений, без боли, без напряжения. И самое печальное, что это не только мифы, распространенные среди далеких от психологии людей: очень часто в иллюзию собственного всесилия впадают сами психологи. Точнее, попав под очарование образа «специалиста, не имеющего собственных проблем», они начинают стремиться к идеалу сверх-мудрого и сверх-адаптивного человека-машины, столь же недостижимого, сколь и ненужного. Лучше всего об этом сказал когда-то американский экзистенциальный психолог Ролло Мэй: «Я спрашивал себя: «Что должно быть у человека для того, чтобы стать хорошим психотерапевтом? Что такого должно быть у этой конкретной личности, что подскажет нам, что вот он тот самый человек, который действительно сможет помогать другим людям в этом сказочно-долгом пути психоаналитика? Мне было достаточно ясно, что это не приспособление или адаптированность — приспособление, о котором мы так наивно и столь невежественно говорили, будучи аспирантами. Я знал, что хорошо адаптированный человек, который вошёл и сел, чтобы проходить собеседование, не станет хорошим психотерапевтом. Адаптированность — это абсолютно то же самое, что и невроз, и в этом проблема этого человека». В нашем стремлении к «бесчувственному» идеалу есть не только нечто нарциссическое – это еще и попытка защититься при помощи рационального от всего, что может выбить нас из колеи, от всего, что пугает, тревожит, мучает. Но отказ соприкасаться с теми противоречиями, которые неизбежны при проживании своей жизни (а не просто существования в ней), нежелание признаваться в своих слабостях, снижают шансы психолога на исцеление и самосовершенствование. Отметим, что даже «принудительно» внедряемая обязательная личная терапия для психологов здесь бессильна: многие коллеги, закрывая глаза на собственные симптомы, уверены, что проходят личную терапию ради личностного роста, самосовершенствования и так далее. И, скрывая собственные симптомы от самих себя, руководствуясь стыдом и страхом столкнуться с чувством бессилия, они не выносят самые глубокие проблемы на личную терапию. Зачастую перед коллегой-терапевтом еще страшнее показать свою слабость и некомпетентность, признаться в симптомах депрессии или невроза, особенно если собственных знаний хватает на то, чтобы оценить значение данного симптома. В итоге, человек может годами посещать собственного терапевта, развлекая его «безопасными» с точки зрения собственной профессиональной гордыни «инсайтами» и обсуждая с ним те проблемы, которые «не стыдно» иметь психологу. Делается это неосознанно: специалист не скрывает нарочно информацию от своего терапевта. Он скрывает ее от самого себя. Он не хочет с ней соприкасаться. Чувство профессионального бессилия накрывает такого психолога в тот момент, когда игнорировать симптом или проблему становится невозможно. Обычно в этот момент человек переживает «два кризиса в одном»: с одной стороны, это нормальная боль от столкновения с чем-то, что представляется непереносимым и пугающим, с другой – профессиональный кризис, напоминающий нарциссическую депрессию: ведь все это время наш психолог стремился к недостижимому идеалу, пытаясь стать человеком, у которого таких проблем быть не может. Есть в этом нечто глубоко порочное и лицемерное: мы с принятием и безоценочным пониманием относимся к глубинным конфликтам, страхам, фантазиям и неврозам наших клиентов, иногда затрачивая немало времени на то, чтобы уверить их в том, что они не должны стыдиться своих проблем, что наличие неконтролируемых, пугающих или обессиливающих чувств не делает их ни плохими, ни слабыми, ни ненужными. Но сами при этом тщательно защищаемся от столкновения с теми же переживаниями, пытаясь сохранять «метапозицию» по отношению к собственной жизни, обесценивая или отрицая собственные страдания, отказываясь принять, что мы – всего лишь люди. В детстве нам казалось, что родители всесильны, всезнающи и не умеют проблем. Когда мы сталкивались с бессилием родителей, с их слабостями, с их ошибками, мы испытывали ужас от собственной беззащитности и уязвимости. Те же чувства движут нашими клиентами: они верят, что люди, которые им помогают, сами точно знают, что надо делать, не имеют вопросов, никогда не совершают ошибок, не испытывают ни страха, ни боли. И мы сами, научившись «адаптироваться» и рационализировать, пытаемся стать такими – не только для клиентов, но и для себя. Не видеть симптомов, которые говорят нам о чем-то, в чем не хочется себе признаваться. Не совершать ошибок. Полностью «разбираться в себе»: то есть не сталкиваться с неизвестностью, амбивалентностью, слабостью, конфликтами. Страх перед признанием в собственных слабостях – это одна из наиболее распространенных и наиболее пугающих слабостей среди представителей нашей профессии. У нас есть навыки самораскрытия, поэтому мы часто довольно откровенно говорим о каких-то проблемах, в которых другим людям сложно признаться, но при этом умеем годами врать себе и водить себя за нос, не желая соприкасаться с чем-то, что не вяжется с нашим собственным представлением о себе, что делает нас уязвимыми к критике, что кажется нам поводом для осуждения со стороны коллег. Уровень знаний и навыки работы помогают нам обманывать себя и наших супервизоров достаточно эффективно: этого «слона в комнате» могут не замечать даже самые опытные специалисты, поэтому рассчитывать, что личный терапевт или супервизор «сам найдет» проблему, не стоит. Как не стоит и обманывать себя, думая, что раз ничего такого в личной терапии, направленной на профессиональный рост, ничего не «вылезает», то Вы удачно справились со всеми своими внутренними противоречиями, и никогда больше с ними не столкнетесь. Есть очень много силы, ответственности и свободы в том, чтобы осознать, что, несмотря на образование, опыт, навыки самоанализа и умение работать, Вы продолжаете оставаться человеком. Есть очень много милосердия в том, чтобы относиться к своим внутренним конфликтам и слабостям с тем же принятием, с каким вы относитесь к симптомам Ваших пациентов. Есть очень много честности, чтобы уметь признаваться себе в собственном несовершенстве. И много мудрости в том, чтобы не обесценивать свои профессиональные качества и опыт, сталкиваясь с чем-то невыносимым, болезненным, стыдным или ошеломляющим – в себе. |