«Сознание неудачи»: Рафаэль Лопез-Педраза о пробелах в «психологии успеха»
Профессор психологии Рафаэль Лопез-Педраза объясняет, как «психология успеха» не позволяет нам осознать собственные ограничения, почему необходимо идентифицировать себя со своими ошибками и неудачами и как нам преодолеть пропасть между коллективным заказом на победу и своей несовершенной природой.
Если присмотреться к лозунгам и установкам, которыми современного человека окружают с детства, можно увидеть незамысловатую закономерность: с самого начала его «затачивают» на успех. «Быстрее. Выше. Сильнее». Нужно получить лучшее образование, высокооплачиваемую работу, статус в обществе. И всё бы ничего, кроме одного «но»: ему не оставляют право на неверный шаг. А если и оставляют, то при условии, что «он не должен останавливаться на ошибках», и если они случились — не оглядываясь идти дальше. В нашем успехо-ориентированном мире всё, связанное со словом «неудача», оказывается вытесненным. Коллективное требует только успеха, забывая при этом, что любая неточность, любая ошибка — это часть природы человека, игнорирование которой ведёт к разрушению личности.
Сегодня «Моноклер» решил опубликовать» фрагменты эссе «Сознание неудачи», в юнгианский аналитик, знаток литературы и мифологии, профессор психологии из Венесуэлы Рафаэль Лопез-Педраза размышляет о том, какую важную роль в жизни каждого человека играют поражения, как навязанная нам психология успеха вытесняет мысли о неудачах в сферу бессознательного, замораживает нас и не даёт возможности осмыслить свои ошибки, чтобы избежать духовного кризиса.
Достаточно легко увидеть, что семья, общество и коллективное полагаются исключительно на успех. Похоже, что (ввиду необходимости, вызванной стремлением к выживанию) успех стал основным полюсом нашей западной культуры. Но эта поляризация ведёт к тому, что забывается противоположный полюс, в котором остаётся погребена важная часть нашей природы. Нам не удаётся осознать, что мы можем выжить только в опоре на собственную природу. Следовательно, если мы стремимся достичь сознания неудачи, тогда нам стоит склоняться к пониманию его сознанием, стремящимся к примирению с чем-то неясным, – страданием как вытесняемой частью нашей собственной природы. С позиций поляризованного коллективного сознания всё, связанное со словом неудача, оказывается вытесняемым и отрицаемым. Коллективное требует только успеха. Мы требуем успеха, и это требование столь могущественно, что мы стремимся к успеху, несмотря на его цену, перепрыгивая все препятствия на своём пути. Успех – таков наш девиз, который часто становится также и нашим долгом. Но как только мы сталкиваемся с требованием успеха несмотря ни на что, успех начинает становиться нашим автоматизмом, нашим неосознаваемым стремлением, то есть автономным комплексом. И потому успех оказывается не обязательно связанным с возможными ограничениями личности или же земной реальности. Нам необходимо добиваться успеха во всём, что мы начинаем. Когда эта потребность в успехе оказывается неосуществленной и ведущей к повторению, мы становимся жертвами ошибочной фантазии о том, что мы заслуживаем успеха.
Поможет ли нам этот текст мириться со своими неудачами? Едва ли. Эссе носит больше описательный характер — ставит проблему, говорит о её наличии и тех аспектах нашей жизни, которых она касается. Но любое исцеление начинается с осознания. Именно поэтому работа Лопеза Педразы — абсолютный must-read.
Сознание неудачи
Посвящается Адольфу Гуггенбюлю-Крейгу
В нашем, столь ориентированным на успех (в своих утверждениях и целях), мире написание статьи озаглавленной как «Сознание Неудачи» приводит к тому, что автор занимает позицию диаметрально противоположную давлению коллективного сознания. Тем не менее, тема, о которой я собираюсь далее говорить, является следствием тех психических движений, которые и создают это внешнее давление на каждого из нас, в результате чего мы способны понять то, что я тут называю Сознанием Неудачи. Неудача, как тема для обсуждения, почему-то не обладает собственным местом за столом тревог нашего времени. Неудача и всё, что ей сопутствует, вытесняется, как если бы о ней мы хотели бы слышать лишь в последнюю очередь.
Этот вопрос преследовал меня годами, ведь ко мне как к психотерапевту, люди приходят и разговаривают (то есть проходят психотерапию), когда что-то в их жизни разладилось. Их предыдущий образ жизни перестал работать. Человек, сидящий напротив меня во время психотерапевтической сессии, переживает неудачу, которая обычно скрывает более глубинные затруднения, несмотря на те поверхностные уровни, на которых неудача обычно проявляется. При этом, существует определенная разница между определением этой неудачи и движением к её осознанию. То, что мы обычно называем кризисом, защищает нас от знания о том, что кризис может быть легко преодолён и, таким образом, может изменить всю нашу жизнь, независимо от того, понимаем мы это или нет. Но, с другой стороны, кризис и неудача не всегда придают нашей жизни новый смысл или же новое направление. За четырнадцать или пятнадцать лет моего изучения психотерапии и общения с другими психотерапевтами я часто говорил следующие: «Да, психотерапия развивается в таком-то ключе, но нам предстоит длительная работа, так как ему не достаёт понимания неудачи». Фактически то, что человек приходит на психотерапию из-за разлада в собственной жизни, не гарантирует наличия у него осознания этого разлада. И еще менее вероятно то, что он способен примириться с этим разладом, в утешении относительно которого и лежит путь к Сознанию Неудачи. Обычно пациент ожидает, или даже требует, что психотерапевт поддержит и даже укрепит его фантазии об успехе. Но иногда (что ещё хуже) современная психотерапия сводится к тому, чтобы поддерживать одностороннюю привязанность к успеху, которая так свойственна жизни пациента, освобождая его от всего, что противостоит успеху как личной и социальной цели.
И, несмотря на то, что мысли об этом вопросе посещают меня как минимум последние пятнадцать лет, и, возможно, беспокоили меня и раньше, я никогда не пытался выдвинуть эту проблему вперёд. Как будто бы вся эта затея активно «сопротивлялась» взаимодействию. То, что я использую при этом разговорное слово (неудача), не значит, что вопрос неудачи мне полностью ясен. И, даже более того, если обнаруживается, что пациенту сложно принять или даже произнести слово «неудача», то это же может быть свойственно и психотерапевту. При наличии осознания, стоит называть его скорее «определенным» пониманием или интуицией, отказываясь при этом от четких определений и признавая свойственную этому термину неясность. Психотерапевты, вероятно, лучше других способны понять то, что я пытаюсь выразить, потому что я считаю нелепым, когда психотерапевт идентифицирует себя только с собственными «успехами» и «благополучием». Психотерапевт неизбежно должен идентифицировать себя также и со своими ошибками и неудачами, ведь иначе он разъединяет эту связь неудач и успехов, подобно человеку, разрезающему яблоко пополам, наивно считающего, что успех принадлежит ему, а неудачи — пациенту. Подобную модель я уже представлял в своей книге «Гермес и Его Дети». Она состоит в следовании процессу, направляемому архетипами, проявляющимися в психотерапии, через которых физически проявляется сама человеческая природа в виде процесса колебаний времени и tempo отношений пациент-терапевт — двух различных непостижимо сложных алхимий, благодаря которым психотерапия и становится возможной.
Ответ на вопрос о том, почему неудача так упорно сопротивляется осознанию, следует искать в сложных хитросплетениях человеческой природы. И мы, психологи, не может позволить себе пройти мимо столь критичного вопроса. Нам не стоит упускать из виду то, что, имея дело с так называемым психологическим материалом, мы имеет дело с человеческой природой.
Достаточно легко заметить, что семья, общество и коллективное полагаются исключительно на успех. Похоже, что (ввиду необходимости, вызванной стремлением к выживанию) успех стал основным полюсом нашей западной культуры. Но эта поляризация ведёт к тому, что забывается противоположный полюс, в котором остаётся погребена важная часть нашей природы. Нам не удаётся осознать, что мы можем выжить только в опоре на собственную природу. Следовательно, если мы стремимся достичь сознания неудачи, тогда нам стоит склоняться к пониманию его сознанием, стремящимся к примирению с чем-то неясным, — страданием как вытесняемой частью нашей собственной природы. С позиций поляризованного коллективного сознания всё, связанное со словом неудача, оказывается вытесняемым и отрицаемым. Коллективное требует только успеха. Мы требуем успеха, и это требование столь могущественно, что мы стремимся к успеху несмотря на его цену, перепрыгивая все препятствия на своём пути. Успех — таков наш лозунг, который часто становится также и нашим долгом. Но как только мы сталкиваемся с требованием успеха несмотря ни на что, успех начинает становиться нашим автоматизмом, нашим неосознаваемым стремлением, то есть автономным комплексом. И потому успех оказывается не обязательно связанным с возможными ограничениями личности или же земной реальности. Нам необходимо добиваться успеха во всём, что мы начинаем. Когда эта потребность в успехе оказывается неосуществляемой и ведущей к повторению, мы становимся жертвами ошибочной фантазии о том, что мы заслуживаем успеха.
Находясь в такой крайней позиции, мы теряем контакт с любой возможностью понимания, а всё, что мы пониманием под успехом, становится чем-то бездумным, всё более разделяющим нас с земной реальностью. То, что я называю «земной реальностью» происходит от термина, предложенного Пьером Жане в начале этого века, fonction du réel. Он был включен Юнгом в его психиатрическое учение, когда он наблюдал нехватку этой функции у психотических и шизофренических пациентов. В этой статье я стремлюсь использовать этот термин схожим образом, то есть для обозначения фона, на котором мы можем увидеть, что элементы душевных расстройств неотделимы от недостатка земной реальности. В большинстве случаев речь идёт не о тех душевных расстройствах, с которыми мы сталкиваемся в психиатрических больницах, но о тех, которые раскрывают себя в той позиции, которую предлагает нам успехо-ориентрованная автономность того мира, в котором мы живём. Тем не менее, легко признать, что эта нехватка реальности является частью так называемой нормальной личности, но может быть диагностирована, только когда проявляется в большем масштабе, изменяя сознание. То, как психическая реальность существует в так называемой «нормальности», имеет ли она какое-то физическое и психосоматическое влияние, и какую роль она играет в уравновешенности «нормального» здоровья и существования — всё это зависит от условий наблюдателя.
Возможности ошибки, неудачи, нехватки не удаётся стать частью того, что мы называем коллективным сознанием и его потребностями. Сталкиваясь с неудачей, у которой мы можем учиться, о которой мы можем размышлять, мы наоборот быстро переключаемся к опоре на другую бесплодную фантазию, обрекая себя на неизбежность встречи с очередной неудачей. От новых ошибок нас может спасти только осознание предыдущих ошибок. Ошибки порождают наше понимание. Но потребность в успехе оказывается столь закрепощающей, что у нас не остаётся ни времени, ни tempo для самой возможности осознания. Потребность в успехе, ставшая автономным комплексом, обрекает нас на повторение. Теория комплексов является одним из величайших вкладов в психологию, и в ней утверждается идея о том, что комплекс, который не был осознан, стремится к повторению себя в более гипертрофированной форме.
Психическая динамика детского и подросткового возрастов состоит в конкурентном, ориентированном на победу состязании: в учёбе, в спорте, среди друзей, в жизни. Конкуренция, соперничество, зависть и подражание принадлежат подростковому возрасту и составляют ту область, над которой властвуют успех и ориентированные на успех фантазии. Таким образом, подростковые фантазии полны определенного футуризма, свойственного этому возрасту. Примером этому могут быть фантазии позднего подросткового возраста о получении образования, свадьбе, получении высшего образования, создании семьи и достижении успеха в жизни. Подобные фантазии и намерения свойственны психологии этого возраста и являются обоснованными, но многие из них могут измениться к тридцати годам: брак распался, добиваться успеха на работе оказалось не так легко, как казалось, а также начали проявляться признаки депрессии и даже саморазрушения в образах, противоположных позиции человека, добивающегося успеха.
Фантазии и намерения, которые являются важной частью жизни среднего подростка или девушки (к пониманию читателей — я не учитываю важный элемент разрушительности, обычно присутствующий в этом возрасте), могут сохраняться и во взрослом возрасте. Мы видим взрослых людей, которые в их за тридцать, или в сорок, и даже после пятидесяти, живут во все тех же фантазиях, которые могли быть убедительны в подростковом возрасте. В желании сохранить всё те же стремления и ту же скорость жизни, которой они когда-то обладали, они отчетливо раскрывают недостаток, паралич процесса психической инициации во взрослость.
<…>
…. Сознание неудачи — это нечто внутреннее и неясное. Когда мы обращаемся к этому термину, то не имеем ввиду нечто легко доступное для понимания. Сознание неудачи принадлежит (и я думаю, что мы начинаем это осознавать) тем неясным областям, в которых происходит движение нашей сущности. Когда мы говорим о сознании неудачи, мы говорим об этих медленных срединных состояниях души, Anima media natura, так как в этих состояниях нет места безумному стремлению к успеху, попросту потому что там есть только сознательная психика, которая не чувствует необходимости ни в puer’ном ускорения, ни в истерической театральности, ни в психопатическом подражании. Эта душа не страдает от пыток ориентированной на успех жизни, а также от противоположной позиции такой жизни, неудачи ставшей реальностью. Мы говорим о неудаче, которая порой проявляет или же повторяет себя в скучающем утверждении: «Я чувствую, что ошибся, я неудачник», — в этом утверждении с интонациями истерического и депрессивно психопатического повторения неудача проецируется вовне. Это «я чувствую, что ошибся, я неудачник» на самом деле значит «я чувствую, что ошибся, потому что я не смог достичь целей современных, ориентированных на успех лозунгов». Сознание неудачи является чем-то иным, чем-то более честным и исключительно психическим. Оно неуловимо (приходит и уходит), и в этой неуловимости оно утверждает свои меркуриальные свойства. Сознание неудачи — это срединной неясное состояние сознания, оно находится на границе и обладает сумеречным светом. Но, именно оставаясь на этой границе, мы примиряемся с нашими земными ограничениями, благодаря чему мы становимся теми, кем мы и являемся, ограниченными наиболее подходящими для нашей жизни формами.
В примирении с сознанием неудачи, мы непроизвольно оказываемся в пространстве образа, который, согласно словам поэта, является возможностью. Хосе Лесама Лима писал: «Образ предполагает возможность». Возможности рождаются в воображении. Но эта способность к созиданию образов также ограничена земной деятельностью по причине её собственных устойчивых архетипических ограничений. Подобно Лесаме, под этими ограничениями я подразумеваю чрезмерное изобилие. Парадоксально, не так ли? Как только мы начинаем говорить об образах, мы говорим об избытке, тем более, что если мы допустим, что один лишь образ способен заполнить всё наше бытие. В какой-то момент образ, с которым мы были связаны, начинает проявляться, благодаря обогащающему, но при этом достаточно удалённому психическому движению, так как оно совершенно не связано с психопатическо-титанической повторяемостью. Благодаря образу не только обретается возможность, но также и благодаря ему появляется некая дистанция, хоть и неустойчивая, от невыносимого ужаса этих двух противоположностей, успеха и неудачи. Именно в образе и благодаря ему мы обретаем спокойствие перед лицом противоположностей успеха и неудачи.
В юнгианской психологии, с её вниманием к противоположностям, искусство понимается как попытка компенсации коллективного сознания, так как искусство, интересующееся примирением себя с коллективным сознанием, демонстрирует собственную поверхностность, и если мы принимаем его, то делаем так понимая эти ограничения. Нам также необходимо осознать, что таким же должен быть опыт психотерапии, потому что между поэтом и психотерапевтом есть нечто общее. Психотерапию следует понимать как искусство и мастерство. Благодаря подобному отношению, мы сможем достойно оценить чувства, возникающие когда какое-то художественное событие или предмет искусства волнует наши глубины и компенсирует скуку, тоску и ужас коллективного сознания.
Но искусству необходимы независимость и приватность, а также сознание, которое поощряет этот контакт на грани поэтического. Акт создания искусства одной лишь своей экономикой способен вызвать в нас некое движение. Всё, что необходимо поэту, это ручка и лист бумаги. Художнику же требуется немногим больше: краски, кисти и холст. Их обоих можно оставить наедине с их инструментами, а также чувством и ощущениями того, что они собираются выразить. Я пытаюсь обратить внимание на экономический аспект, потому что мне кажется, что психический мир и душевный опыт проявляют себя подобным образом. Как только мы оказываемся способны оценить собственный душевный опыт, мы приближаемся к тому, что называется драмой души. Мы приближаемся и пытаемся немногим лучше приспособиться к различным вариациям депрессии, и именно в этом случае мы начинаем жить, чувствовать и ценить собственную глубину. Эти медленные движения депрессии являются единственным путём (и сегодня мы можем уверенно заявить, что они и есть via regia) к тому, что мы называем психической креативностью.
Далее я хочу познакомить вас с поэмой «Неудача» (Fracaso) Рафаэля Каденаса (Rafael Cadenas). В её прекрасном поэтическом слоге я нахожу отражение того множества идей и чувств, которые для меня связаны с сознанием неудачи. Благодаря искусству, я смог найти подходящую форму для выражения наиболее глубокого личного опыта:
Всё, что было для меня победой — один лишь дым.
Неудача, ты — язык глубин и путь столь требовательный, что мне трудно читать между твоих строк.
Когда ты выжигала свое клеймо на моем лице, я и не думал, что врученное тобой сообщение было ценней любой победы.
Я бежал от твоего пылающего лика, потому что не знал, что он оберегал меня.
Ты всегда держала меня в стороне, оберегая меня, отказывала мне в легких достижениях и закрывала передо мной двери.
Не давая мне блистать, ты этим же меня и защищала.
Только из любви ко мне связалась ты с пустотой, так много ночей заставлявшей меня взволнованно беседовать с женщинами, которых никогда не было рядом.
Чтобы защитить меня, ты позволила другим меня опередить, ты заставила женщин выбирать других, более целеустремленных других, ты удерживала меня от самоубийственных стремлений.
Ты всегда приходила мне на помощь.
Да, твое покрытое язвами, заплеванное, ненавистное мне тело приняло меня во всей простоте моих форм, чтобы привести меня к пустынной ясности.
Безумствуя, я проклинал тебя, и оскорблял, и хулил тебя.
Тебя не существует. Ты — порождение безумной гордости.
Но сколь многим я обязан тебе!
Ты возвысила меня тем, что дочиста обтёрла меня грубой тряпкой, бросила меня на поля моих подлинных сражений и дала мне оружие, оставленное победителями.
Ты подвела меня за руку к той единственной воде, в которой я смог увидеть себя.
Благодаря тебе, мне неведома тревога отыгрывания какой-то роли, тревога завоевания силой какого-то положения, тревога стремлений подняться выше, тревога борьбы за звания, тревога самовозвеличения, от которого можно лопнуть.
Ты сделала меня смиренным, спокойным, и мятежным.
Я восхваляю тебя не за то, что ты есть, но за то, от чего ты меня уберегла.
За то, что не дала мне другой жизни.
За то, что ставила границы передо мной.
Ты не дала мне ничего, кроме наготы.
Да, ты учила сурово, ты заставляла меня молчать. Но ты же дала мне ту радость бесстрашия перед тобой.
Благодарю тебя за то, что обменяла мою глупость на мой же плотный слог.
Благодарю тебя за то, что уберегла меня от самомнения.
Благодарю тебя за все богатства, что ты навязала мне.
Благодарю тебя за то, что выстроила мой дом из праха.
Благодарю тебя за то, что сохранила меня.
Благодарю тебя.
Эта поэма Рафаэля Каденаса является единственным известным мне произведением, которое действительно соответствует тому пониманию, которое я вынашивал в себе в течении многих лет (и которое я называю «сознанием неудачи»). Она демонстрирует нам, что один человек, в одной поэме, способен компенсировать всю чрезмерность современной сосредоточенность на успехе. Уже в самом начале поэма утверждает, что неудача является «языком глубин», она утверждает, что сознание неудачи происходит снизу, из пространства депрессии, куда она была вытеснена в течении нашей истории. Сознание неудачи живёт в этих глубинах, в этих пространствах нас самих, в этих различных областях и озарениях, сложных для понимания и переживания. Мы можем их назвать депрессией, но при этом необходимо отметить, что сознание проявляющееся в результате депрессии подобно драгоценному камню. И это не то, что можно продать на рынке, но скорее такой камень, умело созданный душой, во столько карат, что ценой ему может быть только спасение. Каденас призывает к спасению через сознание неудачи и в поэме он приводит нас к собственным глубинам, об этом крайне ясно свидетельствует пылающий лик, который оберегает. Мы бежим от чего-то настолько чуждого нашей сознательной природе, что нам крайне сложно принимать и выдерживать. Сознание не знает и боится, а пылающий лик может вызвать лишь страх. Но, тем не менее, именно таким образом боги приходят к нам, и образ вторит этой двусмысленности — вместе с ужасом приходит спасение. «Я бежал от твоего пылающего лика, потому что не знал, что оно оберегало меня». Спасение обретается в принятии ужаса, и неудача начинает указывать на точные границы, соответствующие структуре личности, благодаря состоянию сознания неудачи: «Ты всегда держала меня в стороне, оберегая меня, отказывала мне в легких достижениях, и закрывала передо мной двери».
Хотелось бы обратить внимание на ещё одну удивительно подходящую строку: «… ты заставила женщин выбирать других, более целеустремленных других … ». В этой строке поэт проводит различие между мужчиной, который определяется отношением с женщинами, которых привлекает успех, и с Anima Media Natura, той, живущей в каждом из нас женщиной, являющейся душевным спутником каждого мужчины. Она не стремится к кому-то более целеустремленному, не ищет того, кто принесёт ей плоды побед, но продолжает наслаждаться собственной срединной природой. Она — анима, которая не толкает нас к успеху, но оберегает от «самоубийственных стремлений», от суицидальной депрессии. В словах: «Ты всегда приходила мне на помощь», — Каденас пытается передать ощущение доверия, как если бы только этому сознанию и стоит доверять. На испанском эта строка звучит лучше: «tu siempre has venido al quite». Quite происходит в моменты опасности на корриде. Когда мы оказываемся в крайне опасной обстановке, именно сознание неудачи оказывается ответственным за этот quite для нас. В корриде, quite обычно считается проявлением Божественного Провидения. В такие моменты кажется что рука Провидения спасает тореадора от неизбежной опасности. Именно такой, уберегающей от опасности, неудачу видит поэт. И даже в этом мы можем прочувствовать, что сознание неудачи является неким внутренним движением в сложной реальности, в обнаженных истинах и апофеозе удовольствия.
Прошу читателя простить меня, за мою беззастенчивость в выражении того сильного влияния, которое на меня оказали некоторые строки поэмы Рафаэля Каденаса. Но я верю, что этим я пытался передать вам то удовольствие, которое ощутил я сам, когда впервые прочитал эту поэму. Это удовольствие происходит из высшего состояния сознания, которое мы обретаем благодаря глубине сознания неудачи. Сложно найти более подходящие слова для описания реальности, чем те, которые выбрал Рафаэль Каденас: «Я восхваляю тебя не за то, что ты есть, но за то, от чего ты меня уберегла. За то, что не дала мне другой жизни. За то, что ставила границы передо мной».
Такова реальность индивидуации, приспособления к себе, к собственным ограничениям. Как писал Каденас: «Ты не дала мне ничего кроме наготы», — реальность ограничивает и обнажает истину. Реальность и истина необходимы для того, чтобы чувствовать радость. Ту радость, которая освещает наш внутренний мир и создаёт возможность сознания неудачи. Ту радость, которая переживается в состоянии высшего сознания, объединяющего в парадоксальных объятиях радость и неудачу.
Оригинал: Rafael Lopez-Pedraza «Consciousness of Failure»/ Cultural Anxiety.
Перевод: Перевод: Хегай Л.; Каждан М.