Автор: Александр Ройтман, .
Психологическая травма.
Я очень часто встречаюсь с психологической травмой в широком и узком смысле… Это всегда место с очень амбивалентным отношением к боли приносимой этой травмой.
И хочу оговорится!!!
Я почти убежден, что эта ремарка останется не услышанной многими и их я буду отсылать из комментариев к этой строке прямо!
Очень большая часть описываемого мной сейчас не осознается личностью!
Очень большая — это значит от 80 до 100 процентов людей это место не осознает совсем !
Так вот, очень часто у человека формируется двойственное отношение к трагедии, к потере, к страданию.
На поверхности лежит конечно боль, от которой логично бы уходить или разрешать ситуацию приносящую эту боль трансформируя её, осваивая более глубоко, принимая более широко…
Но глубже есть и другая сторона! Боль приносит свои бонусы. Она имеет свою вторичную выгоду и извращенную (часто очень понятную) логику делающую ее сохранение осмысленным и устойчивым.
И не будь это так — не было б в нас, «помогающих», никакой необходимости! И трудности бы не было в прохождении нашихкризисов!
Эта трудность есть! И она в неосознанности этой второй части нашего внутреннего конфликта!
Мой пример очень страшный.
Когда то много лет тому назад ко мне впервые в моей практике на тот момент попал отец ребенка погибшего в теракте. Я ждал его с огромным нетерпением. Я мечтал ему оказаться полезным. Я считал, что это моя миссия в моей жизни, в жизни этого человека, мое участие в жизни этого ребенка и страны…
Я встретил человека, который выбрал строить музей своего Героя! Он имел самые серьёзные отношения со своей болью и самые весомые планы на будущее вместе с этим горем!
Его ценность в сохранении травмы, как смыслообразующего начала в жизни была неизмеримо выше любого другого развития… Любого альтернативного будущего… Любой иной перспективы…
Ну и самый главный мой просчет профессиональный в той ситуации был в том, что его привели, а не он пришел сам… Он не нуждался в этой встрече совсем. Он строил музей. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО строил музей.
Еще раз напомню! о бессознательном в формировании этого класса конфликтов!
Если кто то хочет упрекнуть меня в отсутствии эмпатии к этому отцу погибшего подростка, то он этот упрек может засунуть себе в любое отверстие интимное отверстие.
Я понимаю этого человека!
Я не судья ему и не советчик. Я не могу разделить с ним(Слава Б-гу) его беду.
Я говорю о большой печали которую я несу по этому поводу много лет…
Эта печаль относится к той ситуации и еще многим… Пожалуй ко всем ситуациям, где есть эта логика привязывающая нас прочнейшими неразрывными связями к травме!
Я просто еще раз думаю об этой сложности выбора каждого из нас перед лицом травмы…
Выбором между музеем и завтрашней неизвестностью…
КОГДА ТРАВМА ФЕТИШ
@Нина Рубштейн(http://rubstein.livejournal.com/1208941.html)
Каждый из нас имеет в своем опыте раны большие и маленькие.
До тех пор, пока человек убежден в том, что он самый несчастный страдалец на свете (жертва), все остальные будут для него бездушными сволочами. А он — их безжалостный судья. Так в одном человеке проявляются обе полярности, свойственные позиции «я не отвечаю за свою жизнь, свои жизненные выборы, свои поступки и слова, все это спровоцировали вы».
Некоторым выздоравливать невыгодно — тогда они теряют инструменты воздействовать на других и получать вторичную выгоду: особое внимание, особую бережность, особые привелегии больного.
Выход из этого заколдованного круга становится возможным в тот момент, когда человек признаёт не только свою боль, но и чужую. Даже если по внешним признакам кажется, что «я пострадал больше другого», отрицание чужих ран или преувеличение своих ведет в результате к тому, что человек изолирует себя от других и, тем самым, лишается той самой целительной поддержки, в которой нуждается.
Ключом к выходу на другой уровень восприятия себя и своей жизни является разделение вины и ответственности: я не виноват в том, что я ранен, но я ответственнен за то, что я делаю и как поступаю с другими вне зависимости от того, осознаю я это или нет. Так же и другие не виноваты в том, что они были невменяемы в тот момент, когда наносили раны, но они ответственны за свои действия в том смысле, что, хотят они того или нет, они будут иметь дело с последствиями своих действий, совершенных в невменяемом состоянии.
Вина связана с переживанием, а ответственность — с действием.
Переживание вины только тогда трансформируется в ответственность, когда человек способен выдержать вину и не развалиться. До тех пор, пока в страхе развалиться от вины он сбрасывает ее с себя на других как горячую картошку, никакая ответственность сформирована быть не может.
Та же история и со стыдом: пока человек избегает стыда из страха его не пережить и развалиться на месте, он не способен принять себя несовершенного. И, как следствие, не способен принять несовершенство и ошибки других людей.
Непереживаемость стыда, боли и вины всегда являются основанием для того, чтобы стыдить и винить других и причинять другим боль.
Если снять с вины, стыда и боли особый знак неприкосновенности и священности, а принять как часть жизни — тогда есть возможность перестать быть рабом этих переживаний. В вине, боли и стыде нет ничего катастрофического, поэтического и драматического.
Мы все не безгрешны, все бываем иногда невменяемыми, совершаем ошибки, переживаем потери и раны, и это просто жизнь, а не исключительное событие.