Почти два десятка лет занимаясь пастырской и психотерапевтической практикой, у многих людей, обращающихся за психологической помощью и поддержкой, замечаю один и тот же повторяющийся паттерн: когда ищущий находит (о чудо!) батюшку/учителя/мастера/психотерапевта, поначалу, впадает в идеализацию: «ох, какой же Вы… Вы так точно сказали… так помогли и поддержали… каждое Ваше слово было настолько вовремя…». Это проекция, морок, иллюзорный плен, инфантильное желание «внутреннего ребенка», найти наконец-то «настоящего родителя, который примет и полюбит меня таким, каков я есть». Если в батюшке (докторе, учителе) еще неизжито внутреннее желание «спасти человечество», стать для людей лучшим родителем, чем родители этих, как он полагает, «несчастных людей», он ведется на их удочку и принимает приглашение вступить в проективные отношения.
За идеализацией следует стадия «поедания» — времени, внимания, «советов», настойчивые попытки создавания неформальных отношений, бесконечные подарки, комплименты, желание «оказаться поближе», но по-детски, без обязательств, чтобы только греться и получать… Помогающему «спасителю» жутко приятно от того, что он вот так пригодился в жизни: «если свои дети не заметили, какой же я прекрасный человек, так пусть другие оценят»…
Следующая стадия — стагнация: точно так, как это часто бывает в семейной жизни, «объект» обожания больше не «вставляет», кайф от найденного в жизни «волшебника»/»папы»/»возлюбленного»/»жил
И в завершение — разоблачение. Насколько искатель возносил предмет своего обожания, настолько он ниспровергает его в себе, столь же стремительно и интенсивно, сколько идеализировал. Эта стадия похожа на сепарацию от родителей, с одной только разницей — дети уходят от родителей во взрослую жизнь, психологические дети, «духовные искатели» — на поиск новых проективных отношений.
Подобных людей можно встретить на сатсангах, в терапевтических группах, в религиозных сообществах. Чем они отличаются от реальных учеников? Реальные ученики/искатели/клиенты психолога, четко знают, чему хотят научиться, они почтительны к учителю и расположены к тому, чтобы полученные знания воплотить в своей жизни. Психологические дети «зависают» на атмосфере того или иного сообщества и не собираются взрослеть. Их любимая игра в идеализацию/обесценивание может длиться много лет. Попытки указать на это совершенно бесплодны. Сотворив (в своей голове) кумира из реального человека, они (со временем, неосознанно) трудятся над «разоблачением» того, кого сделали своим идеалом, тщательно фиксируясь на его «слишком человеческих» проявлениях. Они не умеют расставаться с учителями, для них важна драма разрыва как эпогей их ученичества. И все это, происходит внутри их голов, но не без внешних последствий для объекта идеализации.
Психологические дети не умеют различить проективную реальность от взаимодействия с реальным человеком, слышать и принимать реальность другого для них означает крах собственной иллюзии. Очевидно, что неуспешность их личной семейной жизни ищет завершения в отношениях с наставниками/учителями. Они пытаются закрыть гештальт разрыва близкого взаимодействия со своими некогда любимыми, — с другими людьми, которые к этой драме не имеют никакого отношения.
Что с этим всем делать? — ума не приложу. Кто способен понимать и слышать то, о чем здесь пишется, тому объяснять не нужно, кто же еще в поисках «идеального человека, который…» того не остановить, пока сама жизнь не разобьет кокон иллюзий, порой, непредсказуемым и парадоксальным образом.»
Правильно, он не знает, что с этим делать, он ожидает от учеников почтения. Угу. То есть я тут пастырь, а вы овцы. И правильно, что они разочаровываются, потому что они ищут не родителя, а самих себя, и поддержки от фигуры родителя для того, чтобы вырасти, отделиться, стать самостоятельными, почувствовать контроль свой собственный, а не чужой, над своей жизнью, а не для того, чтобы их куда-то вели. И если бы человек сам уже нашел самого себя, то никакие учителя и родители ему были бы уже не нужны. Именно вот тут и пролегает разница между профессиональным психотерапевтом и «гуру», к какой бы конфессии он не принадлежал: клиент потому и приходит, потому и идеализирует, что приписывает терапевту свою самость, не находя ее в себе. И задача терапевта вернуть ему его самость, помочь ему сепарироваться от себя, а не страдать от того, что во мне разочаровались. Когда клиент разочаровывается — это хорошо, значит встречается с реальностью, и эти разочарования надо поддерживать: «да, я не тот, кого ты во мне видишь, ты видишь во мне часть себя, могущую, сильную, и себе не присваиваешь и я здесь для того, чтобы помочь тебе ее себе присвоить». А вот со своей обидой на непочтительных клиентов терапевт ходит на личную терапию. Клиент ему кроме денег и условий контракта ничего не должен, и в контракте нет обязательства «не идеализировать и не разочаровываться в терапевте».
И еще один момент, в психоанализе трансфер (как позитивный, так и негативный) поддерживается для разворачивания непрожитых к родителям чувств, для доступа к безссознательному материалу, в гештальт-терапии трансфер никакой не поддерживается, он фрустрируется для подержания самости клиента, обучения опоры на себя. Чтобы «ученик пастыря» поддерживал и поддерживал свою идеализацию, надо
а) этого не замечать или не понимать, что это важная вещь, и что человек не осознает того, что он идеализирует
б) пользоваться этим
то есть бессознательно принимать участие в игре «да, конечно, я бог, а ты конечно слаб и беспомощен».
Игумен Евмений