Почему зависимость не «лечится» жизнью?

Почему зависимость не «лечится» жизнью?
Существует ли «спасение» от нее?

Столько людей пытаются найти это чудо, не оставляя надежды, что в мире есть кто-то только для них лично… Все банально. Таким «универсальным удовлетворителем» может быть мать только очень маленького ребенка, потребности которого полностью в ее «доброй власти».

Чем старше становится ребенок, тем меньше возможностей у матери удовлетворить их все идеальным и полным образом. И если эта удовлетворенность с самого раннего детства оказалась недостаточной, близость с матерью была прервана, неустойчива или ребенок оказался предоставлен собственным силам раньше, чем в достаточной степени сформировались его функции заботы о себе, то вместе с памятью о «былом симбиотическом счастье», гореванием о его потере (кстати, именно печаль оказывается в таких случаях прервана и глубоко вытеснена), обиде на «злой мир» (или судьбу), сохраняется и надежда на восстановление симбиоза и постоянный поиск подходящих для этого отношений.

Большая нуждаемость в любви и слабо развитые способности заботиться о самом себе, утешать себя и поддерживать в трудные минуты, чувство собственной внутренней изоляции в мире, затруднения в отношениях с другими людьми, не дают надежде угаснуть.

Отказ от этой надежды субъективно переживается как «обреченность на смерть и несовместим с ежедневной жизнью, которая без этой надежды теряет смысл и превращается в бесконечную пытку».

«Спасение» — это надежда на восстановление «хорошего слияния», которое зависимый человек называет «близостью», в котором «мы — одно целое», «у нас все одинаковое», «мы никогда не злимся друг на друга» и «всегда и во всем помогаем друг другу», «мы всегда заодно»… Круглосуточно и круглогодично…

Самое печальное в этой истории то, что никакое восстановление симбиотических отношений, сколь бы тесно связаны и переплетены друг с другом люди ни оказались, не «лечит» этот конфликт. Зависимый человек не смог пережить отделения, а не сближения, его незавершенная задача развития — сепарация.

Более того, инфантильный невроз заключается в попытке взрослого человека восстановить отношения, время для которых давно прошло, которые просто уже невозможны во взрослой жизни. Уже никто не будет так внимателен, заботлив и безграничен в своей любви, как «идеальная» мать в воображении маленького ребенка.

И уже никто не обладает такой властью над жизнью и свободой взрослого человека, как агрессивный и требовательный родитель периода детской зависимости.

«Выздоровление» и завершение конфликта с объектами из прошлого наступает в результате отказа от инфантильных целей через проживание гнева и печали по этому поводу.

«Спасатель» же продолжает «настаивать» на своем требовании инфантильного удовлетворения: либо «чудесное обретение» «великой симбиотической матери — утешительницы», которая закроет от всех бед и к которой невозможна никакая агрессия, либо победа над «агрессором», недостойным никакого сочувствия.

Пока между людьми остаются обида и вина, отношения не заканчиваются. Можно предположить, что то, зачем приходит зависимый расщепленный человек, это восстановление болезненно прерванного слияния в новых отношениях с терапевтом.

Это фрустрированное слияние и есть основной источник боли и агрессии обоих партнеров. Оба партнера хотят слияния с собой, по своим правилам, а для этого надо не себя исправлять, а другого «подкорректировать», а для себя хочется еще и возмещения ущерба за свои страдания.

При этом зависимый надеется, что партнера можно «улучшить», то есть в нем продолжает жить иллюзия возвращения «хорошей мамы». Приходя к терапевту, изголодавшийся по слиянию партнер сначала хочет «подпитаться» этим «кормом» от терапевта, то есть для начала установить отношения слияния с терапевтом, что заодно и подтвердит фантазию о всемогуществе клиента сделать с другим человеком (теперь это терапевт) то, что ему хочется.

Основной угрозой для зависимых партнеров является угроза разрыва их отношений. Эта угроза актуализируется каждый раз, когда слияние нарушается и оживает сепарационная тревога. И тогда каждый, как может, исходя из своего жизненного опыта, начинает защищать себя и отношения от этой тревоги.

Почему «это» не «лечится» жизнью?

Развитие происходит через повторение и боль, переход в новый возраст – это не только обретение новых ресурсов, большей ответственности, но и утрата прежних детских привилегий. Нормальное развитие сопровождает печаль утраты привилегий детства и тревога перед новой ответственностью. Если мы говорим о невротическом развитии, то речь идет о признании невозможности прежней близости с родителем, прошлой безопасности, признание, что чего-то в жизни не случилось и не случится уже никогда, и чего-то ты оказался лишен в отличие от других.

Сначала столкновение с этими фактами переживается как насилие над собой, вызывая отчаяние и ярость, отрицание утраты и попытки найти компромиссное решение (чем и становятся зависимые отношения с их «вечностью» и слиянием). Конечно, это непросто, вместе с потерей надежды на обретение «идеального родителя» человек утрачивает куда больше – мечту о чуде «вечного детства» с его «безнаказанными» удовольствиями и подарками…

Решением здесь будет не осуществление мечтаний о слиянии или воспроизведение страданий отделения, а проживание чувств, которые были избегнуты в результате образования невротических схем. Горевание – естественный процесс примирения с невозможным и принятием ограничений жизни.

Татьяна Сидорова

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.