(этот текст содержит грустные примеры, умные цитаты и большой перечень способов отрицать право другого на жизнь).
«-Ты еще болеешь?
-Да.
-Что-то плохо выглядишь, не веселишься, ай-яй-яй! А на улице-то, на улице! Солнце, все гуляют! Ой, тебе сейчас бы там понравилось! Ой, там так хорошо! Прямо пляжная погода! Ты бы мог и прыгать, и бегать!»
Разумеется, если того, кто «подбадривает», попросить предположить, что он, похоже, зол на заболевшего, он станет это гневно отрицать. Он, на его взгляд, заботлив и молодец. Он оскорбится и выйдет вон, если ему сказать о пассивной агрессии. Он считает себя добрым. Злость ему не присуща. Если заболевший разозлится, он может объявить его злобным и неблагодарным – ведь его пришли поддержать.
Это распространенная история. Один хотел «как лучше», а вышло «как всегда». Если заболевший сдержится и промолчит, поулыбается какое-то время, «порадуется» пляжной погоде, то он сделает приятное партнеру за счет себя.
Посетителя можно бы назвать неделикатным, не учитывающим контекста. Заподозрить его, так говорящего, в заботе о ближнем вряд ли возможно. Вероятно, дело в форме. Может быть, скажи он: «Мне так жаль, что мы не можем выйти на улицу!» или «Я сочувствую тебе, хочу, чтобы ты выздоровел, но мне досадно, что мы не можем выйти, мои планы рухнули, и я на тебя зол», другой бы не взорвался в хриплых воплях или не подавился бы обидой.
О заболевшем в лучшем случае скажут: «Он сегодня почему-то не в духе». Хотя само его состояние не предполагает оптимизма и эйфории. Люди могут «поссориться и расстроиться».
Так случается, когда один находится в контакте со своими чувствами, хотя бы частично. А другой – не очень.
Это увертюра.
******************
Известны прямые, очевидные формы эмоционального насилия. Я их кратко перечислю.
- Унижение, обесценивание и отвержение партнера, наедине или публично.
- Экспертиза жизни партнера. Решение вместо него о том, что, когда и каким образом он должен делать, думать и чувствовать.
- Злые манипуляции, шантаж, угрозы. В том числе скрытые, содержащие недоговорки и иносказания: – «А, так твой сын учится в школе, где моя мама – директор. Прекрасный мальчик! Жаль, если съедет на тройки!».
- Обвинение партнера в собственных неудачах. Делегирование вины.
- Виктимблейминг. Обвинение жертвы насилия в том, что она вела себя особым образом для того, чтобы попасть в эту ситуацию.
- Постоянная критика партнера с отказом выслушивать критические замечания собеседника и его инструкции по обращению с собой.
- Всемогущий контроль партнера, часто сопровождаемый сокрытием подробностей своей жизни. Информационное неравенство.
- Патологическая ревность. Питается недоверием партнеру и неверием в то, что сам ревнивец достоин любви. Иногда сопровождается идеей о том, что любовь нужно заслуживать.
- Запреты и ограничения.
- Ложь.
- Гиперопека, гиперстимуляция.
- Эмоциональная недоступность, холодность и отчужденность родителя или партнера. Дональд Винникот писал о плохом холдинге младенцев, у которых впоследствии развиваются патологии различного характера. Это может быть как слишком как слишком раннее и жестокое вторжение в его границы, так и недостаток тепла, нежности и адекватного материнского контейнирования. Поочередное вторжение и бросание могут инициировать расщепление и пограничное расстройство личности.
- Атака на чужие границы с ригидной защитой своих.
- Сравнение не в пользу партнера.
*****************
Вместе с тем существует ряд неявных способов насилия – случаи, когда доказать ничего не возможно, обычно пассивно-агрессивного характера.
- Отказ от обсуждения и игнорирование проблемных зон. («Мы уже обо всем поговорили», «Я извинился. Дальше что?»).
- Отсутствие защиты в опасных ситуациях. Отказ в помощи.
- Нарушение договоренностей и обязательств, прожекты без границ и другие созависимые паттерны типа “обіцянки-цяцянки” и “мало ли, что я там наобещал”.
- Требование к партнеру говорить и чувствовать “только приятное”, находиться в “приятном” состоянии и всячески обслуживать эмоциональные потребности другого, невзирая на его личный контекст и события фона.
- сокрытие важной для другого информации. иногда “из лучших побуждений”, чтобы не расстраивать.
- Двойные послания (double bind). Когда содержательная часть сообщения противоречит командной, невербальной, проксемической. («Да, неважно, что ты сказал, ведь не важно что, а как»» (Е. Ваенга. «Курю».) Например, говорить «Я тебя люблю», одновременно отстраняясь от собеседника, с отвращением на лице или стуча кулаком о стол. Кричать «Немедленно пошел вон», одновременно заперев дверь изнутри и спрятав ключ в карман. При обращении внимания на противоречия, прячущий ключ скажет, что он ВСЕ ЯСНО СКАЗАЛ и разозлится еще больше. Или когда в послании из двух частей на содержательном уровне вторая делает невозможной предыдущую или противоречит ей («Стой там – иди сюда»). Выполнить оба предписания невозможно. Что бы человек не сделал, он ошибется, второй сможет обвинить его в непослушании, отсутствии лояльности и враждебности. К двойным посланиям относится и то, что называют «бумерангом в отношениях». Камбэки бывших возлюбленных и попытки «выдернуть» прежнего партнера из его спокойствия на новый виток заоблачного аттракциона, сменяющиеся периодами отчуждения или исчезновением без объяснений. В таких случаях стоит исследовать – а на кого или на что это я ориентируюсь в определении СВОЕЙ жизни. И руководствоваться не стремлением удовлетворить даблбайндера (здесь никак не угадать), а опираться на собственные ощущения в контакте с ним. Если безрадостно, страшно, отвратительно, одиноко, злобно — делать то, что хочется САМОМУ. Иногда помогает спросить: «Так что мне делать? Стоять тут или идти отсюда?». Обычно ответ: «Я не знаю» или «Делай, что хочешь».
Вот и ДЕЛАЙ, ЧТО ХОЧЕШЬ!!!! Это, по крайней мере, однозначное предписание.
- Попытки поддерживать нежизнеспособный системный миф. Пример такого мифа: «Мы ведем здоровый образ жизни», в то время как отца регулярно видят нетрезвым, мать – адепт бинджа, дети бродят как попало и где придется, зато соблюдают Великий Пост и посещают храм. Возможно, когда-то давно, так все и было, все были здоровы. А потом что-то случилось – как надлом фарфоровой чашки. Как бы не был прекрасен и высокотехнологичен клей, это уже не ТА чашка.
- Амнезия в части того, что в отношениях участвуют два человека. Когда границы партнера сметаются, как бы он о них не заявлял: «Я хочу к тебе в гости» — «Я сегодня не принимаю гостей» — «Но я уже выехал!» — «Жаль. Я же тебе говорил, что не принимаю гостей» — «Но я уже купил винца и пирожных!». Такой диалог может длиться нескончаемо, каждый будет уверен, что собеседник попирает его права – на уединение в одном случае, на право видеть партнера в любой момент – в другом. Потому, что он уже под окном, потому, что он уже вошел в подъезд, потому, что ЕМУ НАДО! Не напоминает ли это детские пугалки о Черной Руке и Гробе-на-Колесиках?
Здесь хорошо бы помнить об ответственности – чтобы каждый понимал, чем его согласие/несогласие может продолжиться. Не требовал потом мягкосердечия и радушия от того, к кому колесики свои вкатывал. Или дальнейшего спокойствия и уюта от того, кому колесики вкатить не дал. И приходится выбирать между худым миром и признанием того, как обстоят дела в реальности. Если партнер слышит «Нет» и не скандалит по этому поводу, то и хорошо. Если таких «Нет» слишком много – может, подумать о том, зачем быть с таким отвергающим товарищем?
- Газлайтинг. Подмена реальности. Этот способ многолик:
— Отказ от признания другого как подходящего или как партнера в целом. Отрицание родственных, дружеских, коллегиальных связей. («Ты мне не дочь!»). Этот способ угрожает идентичности собеседника. Особенно если он совсем маленький.
— Объявление партнера или присущих ему черт характера и качеств злонамеренными и вредоносными. Обычно это сопровождается экспертной сентенцией: « Я же правду говорю! Цени!».
Здесь помогает вспомнить то, что Джон Энрайт сказал: «Каждый раз, когда мы принимаем чью-то оценку нашей жизни и называем какую-то часть себя «дурной», мы теряем соприкосновение с правильностью этой части для нас сейчас. Мы пытаемся отрицать ее, но, чувствуя ее органическую целесообразность, мы привязаны к ней, даже если мы ее отвергаем. Мать говорит (желая сыну только хорошего): «Ты слишком несговорчивый, это нехорошо», — и он становится уступчивее, конечно, стратегия выживания в данный момент заталкивает вглубь медлящее сознавание ценности самоуверенности, так что он становится скрытно самоуверенным.» (Д. Энрайт. «Гештальт, ведущий к просветлению»).
-Призыв согласиться с утверждением, противоречащим реальности: «Ты же забыл мне сказать о том, что у нас собрание, верно?» (хотя другой напоминал, но утверждающий обратное об этом сам забыл). Нужно дважды согласиться. Если не согласен, могу попытаться обвинить в хамском тоне. Еще спросят, все ли в порядке – чтобы побудить согласиться, что все-таки нет, не в порядке. Помнить: С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ.
— Отрицание происходящего. Часто в случаях физического насилия, инцеста, отказа от помощи в беде. И я сталкивалась с тем, что даже опытные терапевты страшатся называть происходящие его именем, так как в их картине мира такого быть не должно, это «слишком н ужасно» для их картины мира. И тогда клиент остается один, а терапевт невольно присоединяется к тем, кто уже достаточно наотрицал. И хорошей формой может быть однозначное название действия и квалификация его как насилия. В таких случаях возникает соблазн закатиться в Стокгольмский синдром и искать оправдания и мягкие формы, пытаясь переформатировать происшедшее в пользу причинившего зло. Форматировать нужно в пользу того, кто НЕ ВИНОВАТ.
— Попытки создания ложных воспоминаний. Предлагается нарратив, в котором может звучать примерно следующее: «Ты тогда опоздал» (хотя опоздал сам, и этому есть десятки свидетелей). Остается только говорить, что не опоздал. Все в прошлом, кануло в Лету. Это тоже может нескончаемо тянуться, до тех пор, пока кто-то не скажет о чувствах или не предоставит вещественные доказательства. (видео с хронометражем прихода каждого). Лучше, конечно, исследовать то, зачем собеседнику впихивать вас в свою фантазию.
— Призывы к замалчиванию или кулуарному обсуждению фактов. Здесь нужно выбирать – что безопасней. Иногда кто-то вынужден молчать, так как разглашение и обнародование чревато очень плохими последствиями, и это лучшее, что может делать человек в тот сложный период. Но когда сложный период позади, иногда от текущего момента его отдаляют десятилетия, говорить можно, взвесив риски для обеих сторон. К сожалению, многие привыкли молчать, будучи убежденными в том, что то, что они говорят, никому не нужно и никем не будет учтено.
-Дефлексивный диалог. Это когда при обращении к плачущему человеку мы слышим ответ: «Да все нормально!» Когда кто-то волнуется и спрашивает о причинах исчезновения или странного поведения другого, в ответ слыша: «Есть причины!». Или такая печальная беседа:
«- Мама, мне больно.
-Ты купил котам рыбу?»
— Использование сверхобобщений как способ создание доказательной базы. «Всегда», «никогда», «все»…. Люди могут странным образом обращаться с информацией. Здесь я приведу слова Жана-Мари Робина: «Информация соответствует противоположности вероятности, противоположности процессов разрушения, негативной энтропии (или негэнтропии).
Теория информации традиционно знает об установлении взаимосвязи, и наблюдает за установлением взаимосвязи между эмиттером и передатчиком рецептором, но, парадоксально: что чем теснее связи между рецептором и эмиттером, тем меньше будет количество информации, т.к. рецептор, из-за своей «близости» с эмиттером, обладает большей вероятностью знать информацию, предположительно являющейся новой. Следовательно, когда мы обсуждаем эту проблематику, нам важно не только понятие количества информации, но и качества, т.е. напряженности информации. (Ж.-М. Робин. «Экологическая ниша. Очерк о теории поля в гештальт-терапии»).
Недавно слышала, как женщина, когда-то потерявшая мужа, сказала – «Встретила I. Она рассказала, что у нее помер муж. И у R. помер муж». Поэтому к пятидесяти нечего ждать, что муж останется». На это я ответила, что наверняка D., овдовевший несколько лет назад, считает по-другому. Но она сказала: «О, вот видишь! И она все-таки осталась без мужа к пятидесяти». Главное – подвести теоретическую базу под очень значимую часть представления о мире, а привлечь странную статистику означает оказаться с кем-то вместе (с овдовевшими женщинами), а не в полном одиночестве среди другой части знакомых женщин, живущих с мужьями, разведенных, выбравших уединенный образ жизни – эта часть, к сожалению, в расчет не берется. Жизнь рассматривается однобоко, как плоскость без девиаций рельефа.
— Уменьшение другого. Например, кто-то начинает называть человека в ситуациях, не предполагающих панибратского общения, уменьшительными именами или «человечком» («Петенька, а перенеси-ка сессию!», «Ты – титанического ума и необычайных талантов человечек!».) Здесь важно ставить на место. Обсуждая задачи того, кто хочет минимизировать ближнего и чувства, которые в этой связи возникают у ближнего. Потому что для кого-то вы действительно Петенька, а для кого-то – тамбовский волк.
— Высмеивание (публичное и кулуарное) партнера. В каждой шутке есть доля шутки, не так ли? Шутил ли герой фильма «Мой король», говоря о том, что он – король всех мерзавцев? Кстати, главная героиня в самом начале романа пытается сама себя объявить неподходящей и ненормальной, ссылаясь на экспертное мнение бывшего мужа.
— Запрет на самопредъявление партнера. Любое высказывание или действие другого, вызывающие подъем уровня тревоги, блокируется. Так происходит в дефлексивных системах. С этим часто встречаются терапевты в работе с нарциссической ретрофлексией клиентов. Сталкиваясь с недовольством и раздражением клиента, когда терапевт пытается выйти за пределы клиентской фантазии о нем, показать себя настоящего. В этом и таится опасность – если терапевт перестанет быть функцией, задающей вопросы и иногда что-то комментирующей, клиенту придется признать живого человека рядом и приступить к кропотливой работе по обнаружению себя.
— Проецирование. «Для проекции нужен человек, который дает о себе слишком мало информации и уходит от вопросов; другой человек, пытающийся что-то узнать и заполнить пробел в общении; сторонние люди, не вмешивающиеся в эти отношения» (Дж. Зинкер. «В поисках хорошей формы»). Иногда это мощный взаимный процесс. Он хорош в случаях идентификации матери и крошечного младенца и в работе уголовного розыска. Проекции помогают нам не попасть под машину, когда горит красный сигнал светофора. Мы не ходим по газону, так как знаем, что, возможно, нас накажут. Вредоносные проекции усложняют контакт, сводя его на нет. Если гражданин N спроецировал на вас то, что к вам не относится, не стоит этому безоглядно верить. Особенно если вам известно о себе другое. Но, если те, кто вас знают давно, говорят то же самое, что и этот N, таких людей много, попробуйте поверить им. Возможно, что какая-то ваша часть от вас скрыта. А от них – нет.
— Отрицание существования человека или его вклада в какую-то деятельность. Здесь уместно обратиться к словам Мартина Бубера: «В человеческом обществе, на всех его уровнях и во всех слоях, люди на практике повседневной жизни в той или иной степени подтверждают друг друга в личных качествах и способностях, и общество может определяться как человеческое лишь в той мере, в какой его члены подтверждают друг друга. Основа человеческой жизни среди людей двуедина — это желание каждого человека быть подтвержденным другими людьми таким, как он есть, и даже каким он способен стать; а также естественная способность каждого человека подтверждать подобных себе в этом же отношении. То, что эта способность остается в огромной мере неразвитой, составляет поистине слабость и сомнительность человечества: действительно человеческое существует только там, где эта способность раскрыта. С другой стороны, конечно, пустая претензия на подтверждение, лишенная искренней приверженности тому, чтобы быть и становиться, вновь и вновь искажает правду жизни в отношениях между людьми.
Людям необходимо, и им это дано, подтверждать друг другу их личное бытие посредством подлинных соприкосновений; но сверх этого людям необходимо, и им это дано, прозревать другим, собратьям истину, которую душа обретает в борьбе, осветившуюся по-другому, и даже так быть подтвержденными» (с)
«Любое взаимодействие между людьми предполагает определенную степень подтверждения, по меньшей мере в том, что касается физических тел участников, даже если один человек убивает другого. Малейший знак узнавания со стороны другого уже подтверждает твое присутствие в его мире. “Нельзя изобрести более жестокого наказания, — писал Уильям Джеймс, — будь такая вещь возможна физически, чем выпустить кого-либо в общество и оставить абсолютно незамеченным всеми членами оного”. (Р.Д. Лэйнг. «“Я” и Другие»).
Мы можем кого-то игнорировать, проявлять к нему равнодушие и отсутствие интереса, а за кем-то пристально наблюдать, много о нем и с ним говорить. Мать подтверждает ребенка, улыбаясь ему в ответ. Мы подтверждаем друг друга, признавая важность существования дорогих нам людей рядом. Признавая ценность их действий (или бездействий). Понимая, как обстоят дела. Если вспомнить о буллинге и моббинге, то достаточно не пригласить кого-то на день рождения или банкет. Всех пригласить, а Джинни не позвать. Дальше Джинни продолжит биться в запертую дверь, либо пойдет к людям, которые ее ждут.
(Вспоминаю, как в околонаучных сферах добавляют несуществующих соавторов в тексты. Это называют «братскими могилами». Очень обидно за настоящие братские могилы. Обесценивают реальных авторов, «случайно» или «по техническим причинам» забывая упомянуть их в исходных данных. Не предоставляют слова, «захлопывают», если человек решается сам это слово взять, объявляют нелояльным или странненьким. Организуют моббинг, в котором первопричиной является непризнаваемый страх менеджера (см. Й. Фраймут. «Страх в работе менеджера») и ресентимент (см. Ф. Ницше, М. Шелер, лекция А. Моховикова). Эта дрянная штука относится к миру-перевертышу, который многим представляется правильным и соответствующим текущему положению дел. )
Рональд Лейнг писал о неподтверждении как о шизофреногенном паттерне:
«Притворное подтверждение работает на внешних признаках подтверждения. Отсутствие подлинного подтверждения, или псевдоподтверждение, может облекаться в такую форму, что вместо действительного ребенка, который не получает признания, родители подтверждают какую-то фикцию или выдумку, которую они считают своим ребенком. Специфическая семейная структура, выявленная в исследованиях семей шизофреников, включает в себя ребенка, не то чтобы совершенно заброшенного или даже явно травмированного, но ребенка, который, как правило, непреднамеренно подвергался весьма утонченному, но стойкому и упорному неподтверждению. Многолетнее отсутствие подлинного подтверждения облекается в форму активного подтверждения ложного “я”, так что тем самым человек, чье ложное “я” подтверждается, а реальное не подтверждается, помещается в ложную позицию. Человеку в ложной позиции неудобно, стыдно или страшно не быть фальшивым. Подтверждение ложного “я” происходит при том, что никто в семье не имеет ясного понимания настоящего положения дел. Шизогенный потенциал ситуации коренится, как кажется, в первую очередь в том, что она остается никем не признанной; и если мать, отец, какой-то другой член семьи или друг дома понимает происходящее, то об этом не говорится открыто и не делается попыток вмешаться — даже если такое вмешательство является всего лишь простой констатацией факта.»(с)
Р. Лейнг приводит в пример статью Гарольда Сирлза (1959) “Пытаясь свести другого с ума”, одном из первых научных вкладов в изучение этого предмета, перечисляется шесть типов сведения человека с ума: “Каждый из этих приемов направлен на то, чтобы подорвать доверие человека к собственным эмоциональным реакциям и собственному восприятию реальности”. Они могут быть сформулированы следующим образом:
1. Я вновь и вновь привлекает внимание к таким сторонам личности Д, которые Д слабо осознает и которые совершенно не соответствуют тому человеку, каковым считает себя д.
2. Я стимулирует Д сексуально в той ситуации, в которой искать удовлетворения было бы катастрофичным для Д. (так случается, к примеру, с аналитиками в случае их соблазнения пациентами)
3. Я подвергает Д стимуляции и фрустрации одновременно или быстро их чередует.
4. Я относится к Д одновременно на не связанных между собой уровнях (например, сексуальном и интеллектуальном).
5. Я в пределах одной и той же темы радикально меняет эмоциональный тон с одного на другой (т.е. сначала “серьезно”, а затем “в шутку” говорит об одном и том же).
6. Я сохраняет тот же эмоциональный регистр, переключаясь с одной темы на совершенно другую (например, вопрос жизни и смерти обсуждается в том же тоне, что и самое тривиальное происшествие).
С точки зрения Г. Сирлза, “борьба” за сведение другого с ума преимущественно происходит на бессознательном уровне, но один компонент в комплексе патогенной взаимной связанности находится полностью вне контроля со стороны обоих участников». (Р.Д. Лейнг. «Я» и Другие»)
Г. Сирлз писал, что попытки членов семьи, где все ведут себя ненормальным, пагубным образом избежать признания этих паттернов, завершаются тем, что одного из них объявляют безумным. Что матери человека, страдающего от душевного заболевания невыносима мысль о том, что он станет самостоятельным и отделится, потому что тогда с ума сойдет она. Что это приравнивается к физическому уничтожению человека. (H.F. Searls. “Driving the other person crazy”).
***************************
Следует заметить, что очень часто люди впервые осознают, что они шлют двойные послания, не учитывают потребностей партнера, проявляют неуважение к его границам и способу присутствия в мире, только на терапии.
Если терапевт заметит и вернет клиенту способы присутствия в мире, использовав свой хороший контейнер и фрустрируя то, что мешает человеку адекватно жить. Или, в парной терапии партнер вдруг ответит другому не привычным для себя и для другого образом: «Я не буду этого обсуждать, занят», а скажет: «Когда ты кричишь на меня, призывая к беседе, я начинаю бояться, и мне хочется спрятаться. Я тебя БОЮСЬ», то партнер, возможно, будет очень удивлен. Но это даст шанс на то, что каждый скажет то, что хочет, убедится в том, что его услышали правильно и осознает, что он делает для того, чтобы не слышали.
Тогда можно остаться в сохранности. Без искажений. И не искажать другого.
Начинать с себя. Исследуя, какие желания ваши, а какие вам навязали, полагая, что лучше знают, что вам нужно. Обучаясь прислушиваться к ощущениям в теле. Обучаясь отличать усталость от воодушевления. Принимая боль, отчаяние и отсутствие непреходящих радостей как часть жизни. Признавая свое право на решения и ответственность за последствия этих решений. Работая с единомышленниками. Проводя время с близкими душевно людьми. Посещая хорошие места.
Восстанавливая по частям свою жизнеспособность. Это возможно. Так люди по кирпичикам строят большие надежные дома. Так люди шаг за шагом проходят сотни километров или поднимаются в горы. Так дети учатся ходить.
И, заметьте, все ходят.