ОДИНОЧЕСТВО. ПЯТЬ ЖЕНСКИХ СТАНОВЛЕНИЙ

Он и Она, естественно, встречаются как на праздник (цветы-конфеты-рестораны опционально). И рано или поздно этот вопрос возникает, о той женщине, которая жена. Типичный сценарий — «Я ее любил»//»Я ее никогда не любил», «я всегда хотел семью»//»я решил, что уже никогда не полюблю» и мы поженились. Но она «занялась карьерой»//»детьми»//»перестала ухаживать за собой»//»ей стали нужны от меня только деньги»//»превратилась в вечно недовольную»//. И завершающий аккорд — «Как хорошо, что теперь у меня есть ты! Наконец-то я чувствую себя счастливым//любимым//нужным//важным…»

Конечно же, тошнотворным червячком пульсирует внутри ревность, злость, боль, даже может быть что-то еще. Но ведь «между ними давно ничего нет». Но «ведь нам сейчас так хорошо». И точно «не стоит портить сегодняшний вечер». Ну и к тому же, она (жена) сама виновата, не усмотрела, плюнула на такого хорошего мужика-то. А раз так, то собственно, вот же я — вся такая сексуальная, заботливая, внимательная и мозг не выношу, одним словом — лучше по всем параметрам. Но, то дети болеют, то тещи, то сложный период. То просто «не хочется портить сегодняшний вечер.»

И вот Она уже в ловушке, в ловушке того образа, на который изначально купилась. Ей вероятно очень нужно было чувствовать себя лучше кого-то, выиграть конкуренцию. И эта задачка спустя (год, два, три, пять) по-прежнему заставляет наступать на горло собственным чувствам, желаниям и планам.

Он стремителен, ироничен, импульсивен и умеет разжечь костер на снегу. Во всяком случае, так говорит. Ему ничего не стоит бросить в машину пару одеял и умчаться в ночь. Он хорошо дерется. Ей раньше запрещали приходить домой позже девяти, лазить на деревья и громко смеяться. И сбежать из дома целесообразней будет к авантюрному и решительному рыцарю. Он защитит ее от мира и будет прыгать вместе с ней с моста вниз головой.

Свобода, черт возьми, наконец-то свобода. Такая, что аж дух захватывает, глоток независимости без обязательств. Ах да, еще и на двоих, мы вместе и мы насколько свободны, на столько и счастливы. А потом оказывается, что прыгать он идет все чаще без нее. Иногда она в ужасе от мысли, что он может не вернуться. Он все чаще орет. На НЕЕ. А не на тех, кто может ее обидеть. Он запрещает ей громко смеяться. Вместо Дон Кихота, ведущего сражение с ветряными мельницами во имя Дульсинеи, она обнаруживает мужика с кровавой от усталости прорезью глаз, ведущего сражение с самим собой и с женщиной рядом. И начинает побаиваться, что как-то он грохнет ее, как Сид Вишес грохнул свою Нэнси.

Он изначально очень хороший. Ну оооочень хороший человек. И «руки золотые», и «талантище», и «добрый такой, отзывчивый». Первая встреча с ним другим, как правило, неожиданна и болезненна. Но образ «ооооччень хорошего человека» так быстро не рассеивается. А потом после неприятного инцидента — он снова «золотой и прекрасный»

Ну ясно что — она спасет, исправит, излечит эту боль и страдания, она-то точно справится, ведь человек-то он, на самом деле, очень хороший. А хороших людей, это всем известно, бросать в беде никак нельзя. Потом, иногда, она будет чувствовать себя виноватой, за то, что не справляется и с удвоенной-утроенной силой спасать, прощая все выходки и ожидая момента просветления. Ну и потом, ну кто как не я? Он же никому кроме меня и не нужен, и не верит, все отвернулись, как его бросить, хорошего человека.

Ей вероятно свойственно игнорировать то, что перед ней всегда один и тот же человек, принять реальность целостно с учетом всех показателей. И ей привычно брать на себя чуть больше ответственности, чем реально она может нести. И всё, жизнь превращается в жизнь ради него, за него и вместо него. КАК СТАНОВЯТСЯ

Он сразу заметил в ней что-то особенное. И вообще заметил и оценил, нашел те самые слова и увидел душу. Восхищался, превозносил, любовался, принимал — такой, какая она есть. И так как никто до этого. А потом вдруг — раз, и перестал. На какое-то время. И она испугалась, улучшилась во много раз, каким-то хитрым образом изменилась. И он снова ее боготворит. А потом снова перестал. В поисках ответа на вопрос, в чем дело, она потихоньку изводится. И в лучшем случае он перестал боготворить, а в худшем — начинает унижать, насмехаться, критиковать.

Он «ездит по ней», а она все ищет ответ — как вернуть то бывшее прошлое чувство, как добыть эту дозу. Скорее всего, она очень нуждалась в этом самом принятии — от макушки до кончиков пальцев, жаждала очутиться на пьедестале, и только с ним почувствовала себя полноценной, счастливой, принятой и любимой. Он стал для нее наркотиком, который кормил все те пустующие дыры в душе. И, получив это, она даже подумать не могла, что вместе с этим в комплекте идет и другая, темная часть. Ну не проходит бесследно дыра в душе, которая затыкается только Другим.

Как-то не повезло. Она всегда точно знала, что любить ее невозможно и мужчина подтвердил эту историческую идею. Невозможно любить долго и безусловно — что бы она не делала. И ушел в места получше. Она выбирает ненадолго продать себя подороже. Начинает в публичных местах давиться томленым каре ягненка с карамелизованной грушей и закидываться бокалами полезной воды Perrier. Возвращаясь в пустой дом, открывает портвейн «за два девяносто», а утром хлещет зеленоватую водичку из крана. Орет на очередного претендента, что он посмел предложить ей прогулку в парке, а не вечер на крыше Хилтона. Он, по определению – идиот, не понимающий, что она снизошла из горних сфер, чтобы украсить собой мир. Облагородить своей эксклюзивностью его жалкую земляничную поляну. Орет на другого претендента, что тот смеет требовать от нее выплаты по счетам, если он усмотрел в ее божественных действиях динамо. В общем, продолжает подтверждать свою историческую идею.

Рядом находится добрый и неприхотливый мужик, в которого она рыдает и матно жалуется на вереницу несостоявшихся наглецов. Забывая о том, что с персиком или мясом, лежащим в торговых рядах, покупатель волен поступать сообразно своим кулинарным и иным предпочтениям. Мужик вздыхает и несет ей в кресло чай за «рубль двадцать». Через время заявляет о своем намерении жениться на ней в любое удобное для нее время. Она оскорбляется, распахивая изумрудные глаза — «Как ты посмел?!!!» Ищет подвоха. А вдруг одно, а вдруг другое.

Отвергнутый мужчина уходит и больше никогда не появляется в ее жизни. Отлучает от груди. Ее призывы к совести остаются тщетными.

Или остается, но лишь для того, чтобы подтвердить ЕЕ ошибку, ведь он ни на что другое не способен, кроме как носить чай за «рубль двадцать». А сумочку от Шанель, часы от Картье, ну или как крайний вариант, еженедельный luxury SPA-комплекс в местных купальнях, он не поймет. Или памперсы и ползунки от кутюр. Да и просто памерсы не обязательны, всегда же можно выстирать пеленки. Неприхотливость она во всем, и для себя, и для других. Не сможет он, не поймет, не нужно ему это. А значит сама, детка, сама.

Тут самое время заводить первого котика. И становиться сильной и независимой женщиной.

У меня НИКОГО не было тогда. А он ко мне хорошо относился. Шоколад приносил, мелочь всякую. И я этим пользовалась. Я видела его и боялась, что он скоро уйдет. И тогда начинала цепляться. Даже если уставала от общения. Мне надо было получить его всего, до конца. Выпотрошить. Потому что вдруг я его долго не увижу, что я тогда буду делать? Я очень уставала от него. Переедала. Убегала, когда понимала, что все, нажралась сверх меры. У него было до хрена ресурса – душевного, интеллектуального и разного.Он был, как принято говорить, динамичен, окружен людьми. Ему поручали сложные дела. Он в шутку называл себя сицилийским специалистом. (Я не знаю, кто это, нет.)

Его почему-то любили люди. Наверное, потому что он тоже умел любить и делиться. Это я только сейчас понимаю. Иногда я уже не могла его видеть. Слишком уж он был хороший. И надоедал каждый раз. Но каждый раз я задерживала его разными способами, пока уже не могла выносить присутствия. Но кроме него не было никого, кто так бы меня так грел. И своего ресурса у меня не было вообще. Я ничего не могла предпринять. После того, как мы виделись, меня хватало на какое-то время, и я что-то делала.

В перерывах я о нем почти не вспоминала. Когда он не хотел приходить, я находила разные поводы и способы. Врала ему, чтобы заинтересовать. Играла в чувства, которых у меня к нему не было. Мне было все равно — орет он на меня или тихо сидит в тени торшера. Он был мне нужен. Но я никогда ему этого не говорила. Наверное, это было похоже на счастье. У меня была еще пара похожих мужчин — тех видела чаще, но у них не было такого мощного запаса недостающего мне чего-то. Его я использовала как редкое изысканное блюдо, чтобы быстро не сожрать. И чтобы он не исчез.

А потом он сказал, что каждый раз чувствует себя истощенным. Что его задрало быть моим энерджайзером и удовлетворять мой ненасытный голод. Что ему потом нужно долго восстанавливаться. Каждый раз после каждой встречи. И что ему все хуже. И что я так много раз прокалывалась, что это уже не смешно… И что это — агония. И лучше он поедет к морю и станет наблюдать «гад морских подводный ход»(с). Ему свойственно так выражаться). Он вообще странный был, сумасшедший чуть-чуть. Вел себя часто не по-взрослому, как ребенок. И ушел, чтобы я его не подъедала. Сказал, чтобы я справлялась сама. И где я теперь такого найду?

* * *

Женское одиночество. Трагичное во всем – в идеально наманикюренных пальчиках и в синяках под глазами.

В постоянном поиске и в постоянном бегстве «от…».

В том, что «мужики нынче не те», и в том, что «родилась я такая, несчастливая».

Общее лишь в одном – в невозможности признать тот факт, что Мужчина не сможет залатать тот голод и ту нужду, которую она в себе лелеет и хранит. Как драгоценный камень.

Одинокие, километры сочувствия к разным историям, но есть одно «НО» — она слишком хорошо умеет использовать мужчин, чтобы быть полностью и безвозвратно несчастной.