Об истории гештальт-терапии с 50-х до наших дней (Маргерита Спаньолло Лобб)

Почти все психотерапевтические подходы сложились примерно в 50-х годах и получили распространение в следующие двадцать лет. С тех пор наши клиенты сильно переменились, и, следовательно, мы стоим перед необходимостью модифицировать как формулировки, так и метод, с одной стороны, сохраняя веру в эпистемологию нашего подхода и, с другой, создавая новые инструменты для разрешения проблем сегодняшнего дня. Задумаемся о том, как изменилась терапевтическая практика за эти шестьдесят лет.

«Теория и практика гештальт-терапии» 1 ступень. Базовый курс МГИ. Краснодар.

13-16 октября

50-е — 70-е годы.

Это были годы, когда большинство терапевтических методов получило широкое распространение. В этот период, который социологи определяют как «нарциссическое общество», все новые психотерапевтические подходы стремились решать проблему отношений и общественной жизни: вернуть значение способностям реальной жизни, остававшимся в тени в последних работах Фрейда, который приписывал большую власть силе бессознательного. Собственные «дети» Фрейда, в той или иной мере отступившиеся от него, как-то Отто Ранк с его понятием воли и контр-воли, Адлер с понятием воли к власти, Райх с его доверчивым взглядом на сексуальность, выразили в начале века смену псих-социального воззрения на человеческие отношения: «нет» ребенка (или клиента) – это здоровая реакция, властные эмоции являются «нормальными», энергия тела и сексуальность могут проживаться в полной мере без разнузданности. Философский аналог этого изменения находится в воззрениях Ницше, тогда как новые формы в сфере искусства, начиная с джаза и кончая сюрреализмом (можно вспомнить деструктурированные фигуры Миро), отразили желание утверждать неслыханно субъективные точки зрения. На политическом уровне появление прав меньшинств, а также эволюция диктаторских режимов свидетельствовали о желании признать значение любых форм человеческого существования. Для всех течений в психотерапии, возникших в двадцатилетие 50-х — 70-х годов (как некоторые «ревизионистские» течения в психоанализе), общим было стремление отнестись с большим уважением и доверием к индивидуальному опыту, который рассматривался как то, что заложено обществом. «Я» подвергалось переоценке, ему приписывалась творческая и автономная сила: сын должен был освободиться от угнетения со стороны отца, а клиенты — от социальных норм. Даже безумие рассматривалось не как непоправимый недостаток чувства реальности, например, господство деструктивного бессознательного, а как шанс понять некую часть сознания, никак иначе не уловимую, которая является девиантной, но в то же время служит источником творчества: бессвязная речь шизофреника, как картина, выражающая эмоции без структуры, заключает в себе то достоинство, что, не имея ничего общего с рациональностью, поддерживает творческую силу и автономию человеческого существа. Возникшей потребностью было заново открыть значимые факты, даже если они являются девиантными или не преобладают.

«Теория и практика гештальт-терапии» 1 ступень. Базовый курс МГИ. Краснодар.

13-16 октября

Гештальт-терапия в данной ситуации устранила это требование путем создания теории «self» способной аккумулировать опыт в становлении процесса контакта организма со средой (в отличие от внутрипсихического), что обнажает творческое начало «я» в таком процессе, который в одно и то же время творение и творец. Следование середине воплощено в эстетике греческой культуры (на западе только в греческом языке некоторые глаголы имеют средний залог-) и отличает также описание «self», который «создается» на границе между организмом и средой через некий эстетический процесс, осознавание, присутствие в ощущениях как внутреннее качество хорошего контакта21. Другое оригинальное понятие, посредством которого гештальт-терапия внесла свой вклад в решение проблем, вставших перед обществом в 50-е годы, относится к позитивной роли конфликта в человеческих взаимоотношениях: подавленный конфликт ведет к тоске или войне. Проживание конфликта — гарантия жизненной силы и подлинного роста.

Каковы были типичные фразы клиентов в 50-е годы? В центре обращений к психотерапевту в эти годы могли быть такие: «Хочу быть свободным», «Меня душат путы, они мешают мне реализоваться в соответствии с моим потенциалом», «Помогите освободиться от угнетающих меня уз», «Хочу уйти из дома, но не получается», «Не выношу, когда мой отец заставляет меня делать то-то и то-то». Терапевтическая работа в 50-е — 70-е годы вращаюсь вокруг подобных тем. Была потребность в том, чтобы распространить «я», подчеркнуть его важность; потребность в автономии. Фон опыта, из которого возникала данная потребность, был солиднее, чем в наши дни: интимные отношения были более длительными (хотя и ограничивались социальными нормами) и семейные узы, безусловно, крепче.

Ответом терапевта было: «У тебя есть право быть свободным реализовать себя, развить свои способности», «Я – это я, а ты – это ты…». В общем, поддерживалась сепарация и саморегуляция в ущерб вниманию к тому, что происходит на границе контакта с другим.

70-е — 90-е годы.

Их отличает то, что Галимберти назвал «технологическим обществом», ибо они возвели на пьедестал машину и вместе с ней иллюзию, что можно контролировать человеческие эмоции и, в частности, боль. Они рассматривали отношения внутри oikos’a как «дорожно-транспортное происшествие», помеху для производительности, напротив, считавшейся единственной надежной ценностью. Любовь и боль, две неразрывные в жизни эмоции, в этот период представлялись несовместимыми. «Технологическое общество», если считать его продуктом «нарциссического общества», можно определить как «пограничное». Это поколение, с одной стороны, испытывало сильное давление со стороны преуспевших в жизни родителей, желавших, чтобы их дети стали «богами», как они; с другой — недостаточную поддержанность их собственных желаний и попыток быть кем-то в мире. У божества не может быть сына, допускающего промахи. Это поколение, взращенное в иллюзии собственной исключительности и вынужденное скрывать осознание того, что это блеф, развило в себе пограничную модальность отношений: раздвоенность, неудовлетворенность, неспособность сепарироваться для утверждения собственной ценности. Бегство молодых в «искусственный рай», ярость в отношении родителей как носителей ценностей, изгнанных из их мира, были благодатной почвой для распространения наркотиков, а также характерных форм объединения в группы. Не случайно в психотерапии в эти десятилетия существовал особый интерес к группам: группа воспринималась как возможный (а подчас единственный) источник психологической помощи. В 70-х и 80-х годах клиенты могли говорить так: «Я полюбил коллегу по работе, и у меня с ней роман; моя жена ничего не знает, и я не знаю, должен ли я ей об этом рассказать», «Мои родители мне надоели, а когда я с другими людьми то чувствую себя более свободным; сделаешь косячок, и ты свободен от гнетущей повседневности», «Наркотики (или работа, или любовница) -вот мои главные отношения, семья — это вторично». Это был поиск себя вне связей с близкими людьми, попытка решить проблему бытия-с-другими, заработав состояние или уйдя с головой в работу В 90-е годы, всего десять лет спустя, поиск себя трансформируется в потребность чувствовать себя в одиночестве: «Мне нужно себя почувствовать, найти себя. Иногда я вынуждена голодать, чтобы почувствовать себя через голод. Все от меня что-то хотят, а я не знаю, кто я». Или: «У меня отношения с мужчиной, который живет за тысячу километров от меня. Я о нем мало что знаю. Вначале во время наших встреч нам было хорошо вместе. Но теперь тоска. Мы толком не знаем, что делать. Вы думаете, это нормально?»

Ответом терапевта было: «Доверься себе — обратись к истокам своего бытия (в феноменологических терминах) — открой, какая ты по сути». Или: «Посмотрим, что получится из вашего романа». На практике все методы в этот момент обращались к тому, что в гештальт-терапии мы называем «границей контакта», — новому способу рассмотрения переноса и контрпереноса. «Положись на саморегуляцию, будь то твои эмоции или пространство между нами». Другими словами, девиз Перлза «Перестань думать и обратись к своим чувствам» принял вид: «Следуй за своими переживаниями», «Я узнаю себя в том. когда ты на меня смотришь».

90-е — 2010-е годы.

Интерес к технологии (ресурс, который был исчерпан, и метания по поводу собственной юности уступили место в общественном сознании, по удачному определению Баумана, чувству текучести. Дети «пограничного общества» испытали на себе отсутствие фундамента близких отношений: родители отсутствовали отчасти по причине занятости на работе (ценностью, которая двигала обществом, была ценность технологии) и угрозы кризиса, отчасти из-за неумения строить отношения (пограничная раздвоенность отцов обернулась для сыновей эмоциональной отчужденностью). Поколение этого двадцатилетия, кроме того, выросло в период огромного притока мигрантов, в котором многие люди не могли опереться на традицию, идущую от поколения к поколению, и были лишены поддержки и чувства укорененности.

«Теория и практика гештальт-терапии» 1 ступень. Базовый курс МГИ. Краснодар.

13-16 октября

Традиции часто были утрачены, и пространство страны сменилось пространством виртуальной social network. Социальное проживание молодых людей сегодня «текуче»: они не умеют сдерживать возбуждение при встрече с другим и максимально открыты в том, что касается возможностей обмена, которые открывает глобализация информационных потоков. Когда ребенок, который должен, к примеру, выполнить задание, сталкивается с проблемой, то, чтобы разрешить ее, используя свои силы, он нуждается в контейнировании и одобрении. Однако, дома ему не с кем об этом поговорить, нет поддерживающего взрослого, который помог бы ему понять, что он чувствует и чего хочет. Тогда ребенок заходит в интернет, где поисковая система выдает ему ответ; его возбуждение рассеивается по миру и находит всевозможные ответы, но не находит поддержки в отношениях; то, что он находит, не человеческое тело, а холодный компьютер, который не может его обнять.

Неконтейнированное возбуждение превращается в тревожность. Тревожность мучительна, и чтобы убежать от этого ощущения, нужно сделать нечувствительным тело. Отсюда сегодня такое распространение тревожных расстройств (панические атаки, ПТСР), проблем привязанности, патологий, связанных с виртуальным миром, утраты чувствительности в теле. Наши клиенты в особенности самые юные (кому приходится работать с подростками или молодыми парами, это подтвердит), часто говорят нам такие фразы: «Я в первый раз занималась любовью с парнем, но ничего не чувствовала», «В чате я чувствую себя свободным, но со своей девушкой не знаю, о чем разговаривать», «Никто не может заинтересоваться мной по-настоящему», или: «Во время свадебного путешествия мой муж сказал мне, что у него давно есть другая женщина». В этих словах угадываются проблемы, связанные с телесной нечувствительностью, которая возникает в отношениях. Когда полее наполнено тревожностью и беспокойством, трудно даже воспринимать другого.

Терапевт отвечает тем, что поддерживает физиологический процесс контакта («іd» ситуации, как говорит Робин): «Дыши чувствуй, что происходит на границе». Кроме того, он поддерживает фон опыта: распознает, в какой модальности контакта клиент удерживает фигуру (или проблему). Другими словами, терапевт фокусируется на поддержке процесса контакта там, где прежде он должен был направить внимание на поддержку индивидуальности, дабы помочь ей выделиться среди других индивидуальностей. То есть, если прежде быть здоровым подразумевало нахождение новаций побеждать, выделяться в жизненной борьбе, то сегодня это означает теплоту близких отношений и эмоциональную и телесную реакцию на другого. В группе терапевт поддерживает гармоническую саморегуляцию, которая бывает, когда есть горизонтальный (паритетный) контекст, в котором возможно дышать и поддерживать друг друга.

Если лет двадцать назад было трудно оставаться в отношениях, то сегодня трудно чувствовать себя в отношениях, и это случается даже в сексуальных отношениях, чему есть клиническое свидетельства: от метаний в выборе пола сексуального партнера до неспособности чувствовать сексуальное желание в теле. Гештальтистское прочтение «текучего страха» соответствует такому чувственному опыту, когда возбуждение, которое надо было бы привнести в контакт, превращается в неопределенную энергию: недостает зеркальности и реляционного контейнирования, чувства присутствия другого, «стены», которая позволяет почувствовать, что с нами.

Я думаю, что у психотерапии сегодня двойная задача: она должна возвращать чувствительность телу и давать инструменты для поддержки горизонтальных отношений, чтобы люди могли чувствовать себя узнанными, во взглядах равных других.

---