1. Введение
Если сексуальность, как явление отношений в психотерапии всесторонне изучена и нормирована с этической точки зрения то любовь, с одной стороны, тема исчерпанная, и в то же время она трудно поддается определению, как для терапевта, тах и для пациента. В этом тексте я попытаюсь определить сначала что такое -любовь терапевта, и затем, любовь пациента, рассмотрев эти чувства с точки зрения гештальт-подхода о совместно-выстраиваемой границе контакта в определенной ситуации Затем я попытаюсь объяснить, как концепции границы контакта заключает в себе преодоление комплекса Эдипа, который считается концептуальным столпом психодинамического подхода И. наконец, следуя гештальтистской методологии представлю концепцию поля триады как эпистемологических рамок для рассмотрения переживаний любви и сексуальности в психотерапии.
2. Любовь терапевта
Является ли любовью то, что мы испытываем к нашим пациентам? Пациенты часто спрашивают: «Ты меня любишь?» Им трудно поверить – особенно на первых стадиях психотерапии, когда их еще удивляет то, что терапевт может в них увидеть – что профессионал, к которому они обратились и которому они платят деньги действительно может их полюбить. Они боятся, что поддержка которую терапевт дает их позитивным аспектам ( в чем они действительно признаются себе), всего лишь техника, профессиональный навык, а не истинное чувство. И потому наша профессия подчас воспринимается, как род проституции: «Я должен платить, чтобы меня любили?» – спрашивает себя пациент.
Мы различаем два типа любви терапевта к пациенту. Есть любовь, связанная с ролью, и другая любовь, которая возникает спонтанно в ситуации. Любовь, связанная с ролью – это любовь «институциональная» – терапевт заботится о здоровье пациента. Но когда такое участие можно назвать любовью? Ответ зависит от того чем мы считаем нашу профессию – техникой или искусством? Будучи гештальт-терапевтами, мы отвечаем без тени сомнения, что наша профессия – это искусство, и поэтому эмоциональная вовлеченность – сущностная часть терапевтического метода. Вовлеченность терапевта реальна, его чувства к пациенту подлинные, и наш метод терапии основан именно на этой конкретности. Но можно ли такую вовлеченность терапевта назвать словом «любовь»? Думаю, самый замечательный ответ на этот вопрос дан Ирвином Польстером в книге «Каждая жизнь заслуживает романа», где он определяет работу терапевта как поиск скрытого очарования в пациенте, интерес, любопытство со стороны терапевта к этому тайному очарованию оживляет способность пациента самому интересоваться и быть интересным. Для нас здоровье – это спонтанное провидение жизни, тогда как невроз является утратой чувствительности на границе контакта, притуплением чувств, которое делает нас скучающими и скучными. Эстетику жизненности и спонтанности контакта между организмом и средой Польстер перевел в термин очарования/интереса/эстетической привлекательности, то есть изложил совсем другим языком, по сравнению с языковым стилем Гудмила, сохранив при этом герменевтическую связь с концепцией нового/возбуждения/роста человеческой личности нашей основополагающей книги. И для нас, гештальт-терапевтов, это хороший способ, чтобы определить, что такое любовь психотерапевта, задачей его интуиции и «любви» является открыть очарование, скрытое в пациенте. Можно сказать, что невроз – это последствие недостатка света любви со стороны значимого другого. Врачующая любовь сродни прожектору, который освещает красоту другого, этот некий свет, делающий видимой в отношениях гармоническую жизненность, свойственную целостности, с которой другой находится в отношениях, контактную интенциональность, на которую другой может опереться, чтобы адаптироваться к ситуации с присущими ему творческими способностями и уникальностью. Когда терапевт себя спрашивает: «Что в этом пациенте на самом деле меня привлекает?», он направляет прожектор своей терапевтической любви, чтобы пациент, увидев себя в этом свете, смог разбудить в себе ощущение собственной красоты, что подразумевает спонтанность бытия.
2. 1. Этика терапевтической любви
Интерес терапевта к очарованию, которое скрывает в себе другой, ставят терапевтическую любовь в этические рамки, определяемые ролью терапии: эстетика – наша этика. Когда мы говорим «красота» и «очарование», мы имеем в виду эстетические критерии, то есть связанные с чувственным опытом.
С 50-х годов и даже еще десять лет назад в понимании любви терапевта к пациенту отмечалась определенная, путаница с понятием человеческого равенства, существующего между пациентом и терапевтом, за которое ратовала гуманистическая психотерапия. Импульс к преодолению авторитарного мышления, которое было заложено в распространенном в то время понимании терапии (и в психоанализе с его интерпретативным методом), привел многих психотерапевтов гуманистического направления к освобождению от табу инцеста, которое воспринималось как правило, установленное авторитарной системой. Запрет на сексуальные отношения в психотерапии путали с правилом, которое могло бить нарушено ввиду другой эмоции. Естественно, тот, кто решал нарушать это или какое-то другое правило, всегда был терапевт, который в свою очередь становился авторитарным, обманывая запрос пациента. Действительно,пациент приходит на терапию, чтобы вылечится, а не чтобы найти пару. В этот период, к сожалению, некоторые вкладывали в понятие терапии нарциссическую грандиозность, как со стороны терапевта, так и со стороны пациента: пациент (пациентка) мог быть «избран отцом», тогда как терапевт мог решить не следовать этическому правилу, наложенному сверху, продолжая оставаться в терапевтических отношениях, не смотря на свою вовлеченность. Если досадное соблюдение некоего предписанного правила вносило раскол между спонтанностью чувств терапевта и пациента и обязательством – присутствием, связанным с ролью, то полный отказ в таких случаях от правил в терапевтических отношениях увенчался запутанной анархией, жертвой, которой стали пациенты и само представление о модели. В 80-е – 90-е годы в Европе происходила легализация профессиональной психотерапевтической деятельности, в частности в Италии был принят закон, регламентирующий профессиональную деятельность психологов и психотерапевтов, включая общий эстетический кодекс поведения, было обращено внимание на этическое уважение запроса пациента с однозначным запретом на сексуальное использование их психотерапевтом.
Учитывая все это, нам надо ответить на вопрос «Что особенного в том, как гештальт-терапевт смотрит на сексуальные чувства любовь в терапии?» Мы размещаем эти чувства на границе контакта, следовательно, рассматриваем их как функциональные для отношений и для поля ситуации, которое совместно создают пациент и терапевт. Далее я скажу об этом подробнее.
3. Любовь пациента
Любовь пациента не ставится под сомнение, ясно, что это форма, которую вовлеченность принимает в разных психотерапевтических ситуациях. Пациент дает терапевту код доступа к своей интимной истории через контактную интенциональность, которая подразумевает завершение открытых гештальтов с другим, и целостное переживание себя с другим. В этом смысле мы можем говорить также об «институциональном аспекте» любви пациента: любовная привязанность возникает просто потому, что он пациент, он отдаст себя в руки терапевта. То, как пациент доверяется терапевтическим отношениям в большей или меньшей степени – и, как следствие, отдается чувству любви и привязанности – может быть использовано терапевтом в качестве диагностического инструмента, чрезмерное доверие или недоверие, конечно, дают терапевту ключ к прочтению привычных паттернов в отношениях пациента. Цель терапевтических отношений состоит в том, чтобы пациент и терапевт нашли способ совместного бытия на границе контакта, что предполагает вовлеченность и одновременно автономию обоих: встречу как «я» с «ты».
До этого места наш подход не очень отличается от других терапевтических моделей. Существенное отличие заключается в концепции проявления self на границе контакта. Любая эмоция, возникшая у пациента к терапевту не является чистим повторением, переносом, проекцией на терапевта как на экран каких-то эмоций, пережитых в предыдущих отношениях, а есть специфическая реакция, оформившаяся именно на этого терапевта в рамках паттерна отношений, который пациент хотел бы изменять. Предположим, что пациент, который обычно чрезмерно связан отношениями (к примеру, это может быть, истероидный паттерн отношений) в ходе терапии начал спонтанно критиковать и переоценивать что-то во внешнем мире. Пациент будет чувствовать, какая критика терапевтической ситуации будет приемлемой для этого конкретного терапевта. Например, пациенту свойственно быть «хорошим» (типичный паттерн отношений для истероидного типа) и он, чтобы избежать возможного неудовольствия со стороны терапевта, присоединится к критике того, о чем терапевт говорил ранее. Важно, чтобы терапевт распознал эту «любовную» способность пациента, поскольку она является частью его творческого приспособления, его стремлением вылепить себя по образу и подобию значимого другого, чтобы не потерять его. Тогда, например, можно сказать ему: «Мне нравится, что ты чувствуешь себя достаточно свободно со мной, так что можешь критиковать, и что в тоже время подбираешь способ сказать мне это, который подходит именно для меня». Для пациента становится возможным изменить не удовлетворяющий паттерн отношений именно благодаря способности к творческому приспособлению в данной ситуации именно с этим терапевтом.
4. Любовь в терапии как событие на границе контакта
Концепт спонтанности отсылает нас также к другому типу любви: она возникает в одних ситуациях и не возникает в других и может предполагать физическое влечение, а, следовательно, и сексуальные переживания. Особая природа самой терапевтической ситуации может вызвать как у пациента, так и у терапевта сильное желание абсолютной близости, вытекающее из далекого и нового опыта одновременно. Гештальт-терапия с ее герменевтикой границы контакта обогащает психотерапию новой перспективой.
Для нас восприятие (а,следовательно, и эмоции) пациента или терапевта – это процесс, который происходит не «внутри» человека, а в результате совместного творчества в пространстве «между» ними, где осуществляется их опыт Влечение, которое терапевт и/или пациент могут испытывать (как и любое другое чувство), имеет смысл в паттерне отношений, который запускает пациент. Например, терапевт, испытывающий влечение к определенному пациенту, может обнаружить, что этот пациент, так сказать «привык» к родительской любви. Действительно, пациент таким образом «формирует» терапевтическую ситуацию, он дает терапевту – который откликается своей чувствительностью – ключи к интимному опыту, чтобы тот создал условия для реализации контактной интенциональности, которая не была завершена. Спонтанное влечение, пережитое осознающим это терапевтом (который присутствует со всеми своими чувствами на границе контакта) является чувственным и специфическим ответом на поле ситуации, созданное этим конкретным пациентом.
Приведу пример. Терапевт приходит на супервизию по поводу чувства влечения, которое он испытывает к молодой, хорошей и умной пациентке. Я спрашиваю его: «Что тебя привлекает?» «Ее способ быть хорошей девушкой», – отвечает он. – «Кажется, что ее волнует то, чтобы мне угодить, ее волную я. Я от этого таю». Естественно мы можем подумать, что нарциссизм терапевта в данном случае накладывается на доброту пациентки и чувство восхищения, которое она испытывает в отношении реального или вымышленного отца. Однако два этих аспекта могут оказаться фоном, почвой ситуации, тогда как фигурой является осуществление контакта такого типа, который отвечает «остановленной» интенциональности девушки. Именно такую старую любовь девушка переживает в новой ситуации. Сложность задачи терапевта в том, чтобы поддержать более ясную, более смелую любовь, чтобы разместить то позитивное, что есть в этой любви в подлинном контексте и сделать так, чтобы пациентка получила в нем опыт спонтанности на фоне ясных отношений. Поэтому я спрашиваю этого терапевта: «Представь себе, что будет, если ты откровенно расскажешь пациентке то, что рассказал сейчас мне?» Он ответил: «Не знаю. Странно, но я думаю, что все напряжение, которое я чувствую, пройдет. Возможно, она скажет мне, что все время хотела, чтобы ее отец сказал ей что-то подобное. Наверное, тогда бы прошло и мое сексуальное влечение: я бы понял, что влечение было обусловлено тем, что я НЕ сказал ей этих слов. И, может быть, пациентка, в конце концов, поймет, что я увидел ее чувства ко мне, и ее восхищение достигнет цели. Возможно, она станет более независимой». Терапевт уловил интенциональность незавершенного ранее контакта, осознал и высказал, что его так привлекало, и теперь это может дать пациентке шанс завершить ее здесь-и-теперь, в новой и реальной ситуации. Сексуальное влечение терапевта к клиентке – как у отца по отношению к дочери – это эмоция не из этого контекста, но тот факт, что оно возникает, является ответом на саморегулирующуюся ситуацию.
Влечения пациента к терапевту можно понять таким же образом: поэтому терапевтичным будет не позитивная реакция терапевта на это влечение (наоборот, это собьет ее с толку), а то, что пациентка почувствует себя увиденной и поддержанной им в своей интенциональности контакта. Только это сможет восстановить спонтанную способность пациента любить. Например, пациентка рассказывает терапевту, что ей снилось, как она занимается с ним любовью. Терапевт слушает ее рассказ и следит за тем, как пациентка об этом рассказывает, а потом говорит: «Я тронут тем усилием, которое ты приложила, чтобы преодолеть твою стеснительность и смущение. Для меня ценно доверие, которое ты мне оказываешь, и смелость, с которой ты находишься в отношениях со мной». Такой ответ даст пациентке почувствовать, что ее увидели в ее интенциональности контакта, а не только в чувстве влечения, которое оказалось связанным с терапевтом в контексте терапии: пациентка имеет право выражать самые безумные эмоции, не думая о том, что это может привести к изменению формата сеттинга, который ею же и выбран.
Тут нельзя не вспомнить известные истории любви в психотерапии и, прежде всего, историю Юнга и Сабины. Очевидно следующее, что взаимосвязанное существование, свойственное человеческой природе, может дать толчок к появлению разных форм отношений (как отношение любви равных), выходящих за рамки терапевтических. Но я думаю, что подобные случаи нельзя расценивать посредством критериев, свойственных терапевтическим отношениям, с того момента, когда ясно и осознанно терапевтические отношения разрываются и начинаются новые равноправные любовные отношения. Для меня здесь важно подчеркнуть, что, если эти чувства появились, их всегда можно поставить в смысловой контекст терапевтических отношений, что спасает от выхода в слияние (более или менее ясный и открытый переход из контекста терапии в контекст любви) и от жесткого решения (прерывание терапии из-за переживания этих чувств). Другими словами, эпистемология гештальт-терапии позволяет включить спонтанность терапевта и пациента в терапевтический процесс даже в таких крайних случаях, как любовь и сексуальное влечение.
С точки зрения переноса, терапевтическая ситуация является, если так можно выразиться, фиктивной, и аналитик должен оставаться нейтральным, насколько это возможно, чтобы сохранять трезвый взгляд и способность к анализу, делая неосознанное осознанным. С точки зрения гештальт-терапии, терапевтические отношения являются реальными, в них актуализируются привычные паттерны отношений, которые используются для поиска новых решений. Чтобы такое решение было найдено, терапевт и пациент могут играть своими подлинными чувствами, твердо придерживаясь контекста терапевтической ситуации, где одному нужна терапия, а другой ее предоставляет.
Маргерита Спаньоло Лобб (Италия) – одна из наиболее ярких гештальт-терапевтов нашего времени. Она – директор Итальянского института гештальта и президент Итальянской федерации психотерапевтических ассоциаций. В 1996-2002 гг. – президент Европейской ассоциации гештальт-терапии. Главный редактор журналов «Quaderni di Gestalt» (на итальянском языке) и «Studies in Gestalt Therapy» (международный журнал на английском языке). Международный тренер и визит-профессор многих университетов в Италии и других странах. В свое время училась гештальт-терапии у Исидора Фрома. Из книги “Настоящее для будущего”
Маргеритта Спаньоло Лобб: Любовь терапевта/пациента в психотерапии