В человеческий организм встроены две противоположные функции. Одна — лояльность своей семье, роду, культуре, как способу обеспечить свое наилучшее выживание (в пустыне труднее выжить, чем в населенном пункте, там есть у кого помощи попросить если что), а с другой — функция отторгать то, что организму не полезно, то есть тоже обеспечивающая наилучшее выживание. Отсюда произрастают такие два феномена — слияние и изоляция. Чтобы быть лояльным семье, нужно что-то делать с агрессией.
Именно агрессия (раздражение, злость, отвращение) сигнализирует организму о том, что ему что-то не подходит.
У животных агрессия существует в чистом виде, не нравится — кусаются, независимо, мама это тебе, вожак стаи или собственный детеныш. В человеческом же обществе агрессия — явление порекаемое. И человек становится вынужденным ее подавлять дабы остаться членом общества.
Но каждый член общества уникален, а значит отличается от другого. Соответственно постоянно есть причины для раздражения как минимум.
Агрессия обеспечивает человеку его границы, буквально возможность ощутить себя отдельным и изолироваться от того, что мне не подходит. Когда человеку все подходит, у него рождаются позитивные чувства, ощущение безопасности. В этом состоянии он способен что-то получать в себя из окружающей среды и от других людей и что-то им давать.
При подавленной агрессии энергия никуда не девается, и она может трансформироваться в постоянную беспричинную тревогу, панические атаки, фобии, депрессии, соматические заболевания. Организм нападает на самого себя, поскольку на адресата агрессии нападать нельзя. Так уж детский мозг воспринимает, что если нельзя кусаться, то и злиться и раздражаться тоже нельзя. Хотя чувствовать и действовать — разные процессы. В тяжелых случаях агрессия человеком вообще отрицается как свойство его личности. Вот тут-то и появляется такой механизм как диссоциация и проекция. Диссоциация — отказ признать свою часть личности. А проекция — вынос этой части во вне и приписывание ее другому человеку.
К слову сказать, если человек не разрешает себе считать себя привлекательным или умным, например, то есть отрицает в себе какие-то положительные части личности, то с ними происходит то же самое, диссоциация и проекция.
А дальше разворачиваются процессы идеализации других людей и их же обесценивания. Нимбы и рога — другим, а я — вообще ноль. Ноль сам по себе не существует. Чтобы как-то себя ощущать, ему нужны хотя бы рога или хотя бы нимб. Вот тут и появляется потребность быть с кем-то в слиянии и непереносимость одиночества. Чтобы хоть как-то себя ощущать. Пусть через чужие потребности, чувства и желания. Когда вторая половинка не выдержав такой тесности вдруг отчуждается, тот, который «ноль», чувствует огромную дыру в душе. Буквально «отсутствие себя», помните «расставанье-маленькая смерть»?
Разрешение себе разных чувств, потребностей, желаний, нежеланий — это способ вернуть себя себе. В изоляцию человек вылетает тогда, когда с его границами не считаются, их постоянно прогибают под себя, человеку становится небезопасно и он теряет способность к обмену, а значит и к удовлетворению каких-то своих потребностей.
Между слиянием и изоляцией находится место контакта, когда есть ты, такой-то и такой-то со своими чувствами, интересами и потребностями, и есть я, тоже какой-то, с чувствами, интересами и потребностями, и между нами есть место для наших этих самых чувств, потребностей и интересов, как своих, так и друг к другу и обмена друг с другом тем, что каждому из нас подходит.
Сами по себе изоляция и слияние не являются чем-то патологическим. В слиянии мы бываем в моменты секса и общности взглядов, например, а в изоляции — когда перивариваем какой-то опыт внутри себя, ну или спим. Патологическими они становятся тогда, когда человек боится выйти из слияния или из изоляции, или хочет, но не может или не разрешает себе.
Человека в затянувшимся слиянии можно узнать по тому, о чем он говорит: о других, как и что у них устроено, какие они, что они делали, как себя вели.